Иван Иванович стоял у окна, смотрел на переплет тонких ветвей на сером вечернем небе, и ему хотелось заскулить от тоски, давящей сердце.
Лицо Ольги неотступно стояло перед ним. Прекрасное, но холодное лицо, смуглевшее на белизне подушки, с твердо сжатым ртом и бровями, изогнутыми не то скорбно, не то устало-недовольно…
«Уйди!» — без слов говорило оно; это же выразило движение руки, слабо дрогнувшей в ответ на пожатие и сразу скользнувшей под одеяло.
— Все еще неважно себя чувствую, — сказала Ольга, накрываясь до подбородка, до самых губ, а глаза ее блестели сердито, и в каждой черте сквозило нетерпеливое раздражение.
Он ушел из палаты и вот стоит у себя в кабинете и не может тронуться с места. Куда идти? Ведь эта больница его второй дом, по-настоящему свой дом с тех пор, как он почувствовал охлаждение Ольги. Сюда он скрывался от сомнений, здесь забывался, горел в работе. А сейчас и здесь устремлен на него уничтожающий взгляд — уйди!
Иван Иванович шагает взад и вперед по кабинету, представляет пустоту квартиры, бесконечные часы ночи, зимний рассвет, бледной немочью вползающий в окна… Все возмущается и протестует в нем.
«За что? Почему? — Доктор смотрит на свои сильные руки. — Сколько добра людям сделали они! И разве он стар? Некрасив? Неласков?»
Остановясь перед дверью высокого шкафа, хирург пытливо всматривается в отражение в большом стекле.
Неужели тот хлюпик Коробицын лучше? Что это: жалость, любопытство, просто каприз?
И вдруг страшная догадка:
«Потому-то и скрывала она, молчала о беременности!..»
Тяжкий вздох, почти стон вырвался у Ивана Ивановича. Доктор опустился на ближний стул и долго сидел, сжимая руками голову, покачивая ею, словно у него заболели зубы.
Дольше выносить неизвестность он не мог, встал и с красными пятнами на щеках, со взъерошенными волосами решительно двинулся из комнаты.
И почти в это же время Тавров тоже решился и шагнул из морозной темноты на крыльцо; скрипнул снег под его ногами, скрипнула чуть дверь.
Скинув меховую куртку у вешалки, он еще помедлил, проводя платком по ресницам, мохнато обросшим инеем: видно, долго ходил под окнами больницы, прежде чем рискнул войти.
В коридоре его перехватила Варвара.
— Вы к кому? Так поздно… Больные уже спят.
— Я на одну минуточку, Варя. Вы дежурите?
— Да, я дежурю сегодня… Тяжело больной после трудной операции.
— Проведите меня к Ольге… Павловне. Мне только передать, — волнуясь, попросил Тавров. — Я увидел в окно, что вы здесь, и зашел…
— Вы бы лучше пришли днем с Павой Романовной, — сказала Варвара, которой показалось странным это позднее посещение. — Правда, приходите завтра вместе, — попросила она.
Тавров поколебался, тронутый ее особенным выражением, но Ольга была теперь совсем близко…
— Я на одну минуту, — сказал он упрямо, отводя руку Варвары.
Едва он скрылся в дверях палаты, где лежала Ольга, как в коридоре послышались другие шаги, и Варвара, оглянувшись, увидела Ивана Ивановича…
Он шел, глядя себе под ноги, нахмуренный и печальный.
«Третий! — неожиданно вспомнила Варвара слово, сказанное Тавровым, когда они осенью собирали бруснику. — Так вот кого имел он в виду тогда! — с ужасом подумала она, только теперь поняв, что творилось около нее. Вот что означало состояние Ивана Ивановича и самой Ольги, недомолвки и взгляды при встречах, волнение Таврова, то, как он прямо ворвался в палату. — Глупая ты, глупая! — кричала про себя Варвара, остолбенев от потрясения. — Третий, лишний между ними! Она не любит его! Это Аржанов-то лишний! И он увидит это сейчас своими глазами! Что будет с ним тогда?!»
Варвара не умела хитрить, но положение обязывало ее принять какие-то срочные меры.
— Иван Иванович! — позвала она, заступая ему дорогу.
Он поневоле остановился.
Вся напряженная, девушка с отчаянной прямотой глядела на него.
— Что ты, Варя? — спросил доктор, точно пробуждаясь.
— Мне очень важное надо передать вам… Как можно скорее! — произнесла она, изнемогая от страха и волнения. — Пойдемте сюда. — И, не оглядываясь, направилась в сторону, обратную той, куда ушел Тавров.
Иван Иванович вернулся следом за Варей. Два слова, произнесенные ею, поразили его: «Передать важное». Важное? Неужели об Ольге?
В кабинете Варвара пропустила Ивана Ивановича вперед и, прикрывая ему выход, полыхая румянцем, долго молчала, теребя завязки халата.
— Я слушаю, — сказал доктор хрипловатым от волнения голосом и понурился, ожидая.
Варвара поняла, чего он ожидал от нее, представила всю жестокость удара, который могла нанести. Правдивые глаза ее дрогнули.
— Я насчет курсов хотела… — заговорила она и неловко улыбнулась.
— Насчет курсов? Ох, Варя! До них ли мне сейчас! — Иван Иванович махнул рукой и хотел выйти из комнаты.
— Подождите! Одну минуточку! — попросила девушка, не трогаясь с места и не уступая дороги: еще немножко — и Тавров уйдет. — Одну минуточку!
Хирург насторожился.
— Почему ты не пускаешь меня? — спросил он, бледнея. — Зачем ты привела меня сюда?
— Я хотела… — Варвара в замешательстве опустила черные как смоль ресницы. — Я так люблю вас! — страстно промолвила она, стискивая маленькие руки. — Скажите мне только: «Умри!» — и я умру, если это вам нужно. Я все сделаю, что вам нужно!
Иван Иванович растерялся.
— Мне совсем не нужно, чтобы ты умерла. Зачем так говоришь, девочка?! Ты знаешь, как хорошо я отношусь к тебе!..
— Да, я знаю. — Варвара поднесла к вискам крепко сжатые кулачки, сдерживая желание заплакать. — Вы не умеете… не можете плохо относиться к людям.
Ольга ожидала прихода Ивана Ивановича… Он не уходил из больницы, не простившись с нею, и она нетерпеливо вслушивалась в звуки шагов по коридору, потому что хотела поскорее избавиться от тягостного ожидания.
И вдруг вместо него явился Тавров. Один… ночью, когда многие больные уже спали. Несколько часов он, скрипя снегом, уминал тропинку в насаждениях Хижняка около больницы: все порывался, но не решался войти. И вот, совсем закоченев, как с неба свалился. Приподнявшись на локте, придерживая у горла широкий воротник рубашки, Ольга испуганно смотрела на него. На его лице выражалось страдание и какое-то робкое оживление. Горячая волна нежности прихлынула к сердцу Ольги. Сказалось ли это в ее глазах, почувствовал ли Тавров ее душевный порыв к нему чутьем влюбленного, но шагнул вперед и тихо опустился на табурет возле кровати.
— Я не могу дольше жить без тебя, — прошептал он. — Я честно старался совладать с собой, но только измучился, устал и как будто на сто лет постарел душой.
Ольга посмотрела на дверь, в которую каждую минуту мог войти Иван Иванович, на соседние кровати и снова обернулась к Таврову.
— Если у тебя такое же чувство, то зачем эта мука? — говорил он, завладев ее рукой и страстно и нежно целуя ее тонкие пальцы. — Кому легче от наших мучений? Неужели он не понимает, не видит, как ты чахнешь?
— Мы потом поговорим об этом.
— Почему потом?
— Сейчас я боюсь, что может войти он, — призналась Ольга, стыдясь такого признания, но не сумев скрыть своего ужасного беспокойства. — Он здесь…
Тавров неотрывно глядел на нее широко открытыми глазами, похоже, он совсем не слышал ее слов.
— Я вижу: мне самому надо действовать решительнее. Когда тебе станет лучше, я сразу увезу тебя к себе, — неожиданно вырвалось у него.
— Увезешь? — повторила Ольга, слегка уязвленная: как будто она предмет обстановки и они оба могут распоряжаться ею по своему усмотрению.
Но глаза его, увлажнившиеся, мягко блестевшие, говорили о покорности, о преданности.
— Разве ты еще долго будешь здесь? — спросил он, лаская взглядом лицо Ольги.