«С Борисом мы одногодки, и мне не хочется выглядеть старше его! — подумала Ольга, присаживаясь к письменному столу, где были разложены ее бумаги. — Мне и работать хочется все лучше, чтобы он больше ценил и крепче любил меня».
Заслышав шаги под окнами, она сразу вскочила и с сияющим лицом пошла навстречу, на ходу снимая фартук и поправляя волосы. Никто, взглянув на нее в этот момент, не догадался бы о маленьких огорчениях и о большой тревоге, которые точили ее.
Тавров явился не один, а с Платоном Логуновым, и Ольга, здороваясь, смутилась немного, не зная, как держаться. Тавров постеснялся поцеловать ее при постороннем, только нежно и крепко взял за руку, и снова тревожное сомнение охватило Ольгу. Хорошо ли ему с ней? Не стыдится ли жить с чужой женой? И все-таки ей понравилось, что Борис не выставлял напоказ их чувство, а оберегал как самое задушевное. Но сдержанная теплота его отношения к ней невольно сказывалась в каждом взгляде, в каждом движении. Он помогал накрывать на стол, весело подшучивая над их еще не богатым хозяйством; дал ей возможность освоиться в роли хозяйки дома, заговорив о ее работе над последним очерком, напечатанным в газете. Логунов посматривал на них не без любопытства, а потом и сочувственно.
— Вам надо больше бывать на народе, — сказал он Ольге, вспоминая свой дружеский разговор с нею. — Вы очень хорошо вели кружок иностранных языков, а сейчас он что-то захромал у вас. Не собираетесь ли вы опять замкнуться в четырех стенах? Простите, но тогда все ваши усилия стать самостоятельным человеком окажутся тщетными. Я, наоборот, хочу вас совсем отбить от дома: возьмите еще одну нагрузку — кружок текущей политики среди женщин.
— Это ей подойдет, — весело поддержал его Тавров.
— Такая нагрузка мне правда не помешает, это даже совпадает с моими потребностями, — согласилась Ольга. — Второй раз оказаться банкротом в жизни я не хочу.
Был перерыв, все присутствовавшие на производственном совещании вышли покурить, и из дверей, открытых в фойе, тянулся запах табачного дыма, слышался гомон голосов. Ольга сидела в опустевшем зале одна, заканчивая запись в блокноте.
Она чуточку смущенно взглянула в лицо Варвары, присевшей возле нее на скамью.
— Вы как будто моложе стали, — с обычной своей прямотой сказала та.
— Теперь вам меня не жалко? — полушутя спросила Ольга, стараясь скрыть смущение.
— Н-нет, — несколько принужденно ответила Варвара.
Если бы при ней делали выбор в магазине и, отложив в сторону отличную вещь, взяли худшую, она, конечно, вмешалась бы, даже в ущерб себе, возмутившись против того, кто не умеет воздать должное труду и уменью. Приобретая что-нибудь нужное, девушка всегда радовалась не только за себя, но и за того, кто угодил ей.
«У него ясный глаз и добрая душа! — думала она о неизвестном художнике, любуясь новым отрезом на платье. — Многих женщин порадует его работа! Интересно, сколько времени потратил он, подбирая цветовые оттенки? Как придумал эти красивые узоры?!»
«Этот мастер, наверно, злой, — говорила она Елене Денисовне, с огорчением рассматривая туфли, оказавшиеся непрочными в носке. — Почему он наказал меня своей плохой работой?»
А тут речь шла о человеке. Разве можно такому, как Иван Иванович, предпочесть кого-то другого? Варвара любила его, и ей казалось, что она выбрала его вполне сознательно.
— Я понимаю, — заговорила Ольга, пытливо всматриваясь в лицо девушки и словно читая на нем волнующие ее мысли. — Отчего же ты сама предпочла остальным того, чье сердце уже занято?
Варвара покраснела, но не опустила глаз под взглядом Ольги.
— Он столько сделал для меня! У него я научилась, как надо жить и работать.
— Ты могла бы остаться просто благодарной ему. Ведь он дружески относился к тебе, правда?
— Да, правда.
— Но, однако, ты полюбила его больше, сильнее, чем требует дружба?
Варвара опять вспыхнула, но сказала гордо и вызывающе:
— Полюбила.
— А Тавров стал для меня тем же, чем для тебя был Иван Иванович, и сердце мое потянулось к нему. Я хотела побороть это влечение. Но ничего не вышло, и то, что являлось радостью в прошлом, стало теперь моим несчастьем.
— Вы несчастливы? — с живостью спросила Варвара.
— Нет, я счастлива, когда не думаю о том, что есть на свете Иван Иванович Аржанов.
Варвара отшатнулась, ошеломленная ее словами.
— Вы хотите, чтобы он умер?
— Избави бог! Я хочу ему только хорошего! Но ты еще ни с кем не связана и не представляешь боязни за другого человека. О себе я не беспокоюсь, но не могу отделаться от чувства тревоги…
— Мне кажется, вы зря опасаетесь, — сказала Варвара, впрочем, не совсем уверенно. Ей неожиданно вспомнился вид доктора ночью в больнице, когда он едва не столкнулся с Тавровым. — Ведь не станет же Иван Иванович драться или убивать его, — добавила она наивно.
Ольга вздрогнула, и Варвара поняла, что та подумывала именно об этом.
— Как можно допускать такие мысли? — вскричала девушка с чистосердечным порывом. — Иван Иванович всего себя отдает людям, он не будет ломать чужую жизнь из-за личного интереса.
Муж Павы Романовны — главный бухгалтер Пряхин — понимал, что приближается конец его карьеры в приисковом управлении. Он еще упирался, подавал голос, пытался казаться деятельным. Костюм на нем был по-прежнему щеголеват и опрятен, пряжки ремней блестели, но апломба уже не чувствовалось.
«Хорошо ему работалось при Скоробогатове», — подумала Ольга, взглянув на его побледневшее лицо, на излишне суетливые движения, и начала складывать в портфель карандаши и записную книжку, готовясь уйти с совещания: приближался час ее занятий по текущей политике. Еще недавно она не поверила бы, что сможет сделать заправский доклад; например, говорить в течение часа о наступлении английских войск в Абиссинии и отступлении итальянцев к Аддис-Абебе, а в связи с этим о географическом и экономическом положении страны. Она еще не умела свободно пользоваться подготовленным материалом, чаще, чем следует, посматривала в конспект, иногда сбивалась и, волнуясь, не сразу находила нужные слова, но слушали ее охотно, и число желающих заниматься заметно увеличивалось.
— Мне это самой на пользу, — говорила Ольга Таврову, когда возвращалась домой, взбудораженная и счастливая.
По-деловому взялась она и за преподавание английского языка в кружке при вечерней школе для взрослых. Не было теперь неуверенности, которая мешала ей летом.
«Начинаю осваивать свои „попутные“ дела», — вспомнила она словечко Ивана Ивановича.
Ольга уже хотела встать, но увидела Таврова, который пробирался к столу президиума, и замедлила, следя за тем, как он шел меж рядов, невысокий, но плечистый, стянутый в поясе широким ремнем. Морозы в апреле держались еще крепко, и Тавров, подобно большинству приисковых работников, ходил в меховых унтах и в темном костюме полувоенного покроя, хотя не щеголял портупеей и сумками, как Пряхин.
Вот он откинул пятерней густые волосы и, оглянув собравшихся людей, присел у края стола. В зале было не меньше шестисот человек, но по какому-то странному совпадению взгляды Таврова и Ольги сразу встретились в этот короткий миг, и она даже разглядела беглую радостную улыбку на его лице, когда он усаживался на место.
Впервые беспокойство, омрачавшее счастье Ольги, покинуло ее: и она почувствовала себя дома, среди своих людей. Никто из них не бросил ей упрека: может быть, и поругали, но не осудили, дав возможность собраться с силами и выпрямиться. Теперь она твердо стояла на ногах, и ни один час жизни не пропадал у нее даром.
Нужно было уходить, но Ольге не хотелось покидать зал, где тепло стало сердцу.
Обсуждался вопрос, который не интересовал ее как корреспондента, но касался флотационной фабрики, а значит и Таврова… Она слушала внимательно, пока один из выступавших не отвлек ее мысли на другое. Выступал рабочий, которого Ольга летом встретила в больнице… Тогда он сидел рядом с Тавровым и обдергивал, ощипывал напяленный на него куцый халатик. Широкие ладони его так и выпирали из белоснежных рукавчиков. Это был старший слесарь фабрики. Он тоже вел кружок текущей политики у себя на фабрике. Чтобы поучиться, Ольга по совету Таврова побывала на его занятиях. Ее поразила активность слушателей.