Выбрать главу

— Ты католик?

— Я уроженец Мадейры, как же мне не быть католиком? Так вот, я и ставлю всегда две-три свечи по возвращении в Глостер, и Матерь Божия не забывает меня!

— Я этому не верю! — откликнулся со своего места Том Плэт, посасывая трубку — Море капризно. Чему быть, того не миновать. Тут ни свечи, ни керосин не помогут!

— Что ни говори, а вера — великое дело, — сказал Джэк, — я согласен с Мануэлем. Лет десять тому назад я был матросом на одном бостонском торговом судне. Корабль пошел ко дну, бедняга. Тогда я пообещал, если останусь в живых, показать святым угодникам, какого талантливого малого они спасли. Как видите, я остался цел и невредим, а модель старого «Кэтлина», над которой я проработал добрый месяц, я передал священнику, чтобы он повесил ее в алтарь. По-моему, в жертве модели больше смысла, чем в приношении свечи. Свечей можно поставить сколько угодно, а принося святым модель, жертвуешь свой труд, и они видят, что человек им благодарен!

— И ты веришь всему этому, ирландец? — спросил Том Плэт, приподнимаясь на локте.

— Если бы не верил, то и не делал бы того, что говорю, друг мой.

— Прекрасно. А вот Енох Фуллер сделал модель «Orio», так она теперь в музее. Славная модель, скажу я вам, только Енох никому не посвящал ее…

Рыбаки могли бы говорить на эту тему еще долго, если бы Дэн не перебил их, затянув веселую песню, излюбленную рыбаками. Долговязый Джэк подхватил.

В песне говорилось про скумбрию с полосатой спиной, про треску с глупою башкой, про камбалу, которая любит плавать глубоко по дну морскому.

Дэн пел и по временам опасливо поглядывал на Тома Плэта. Вдруг толстый сапог Плэта полетел и попал прямо в Дэна. Плэт почему-то выходил из себя, когда пели или насвистывали эту песенку, и если Дэн хотел подразнить его, он всегда напевал ее. Дэн швырнул сапог обратно в Плэта. Началась настоящая война.

— Если тебе не нравится моя музыка, вытащи на свет Божий свою скрипку. Не могу же я лежать здесь целый день и слушать ваши рассуждения о свечах. Сыграй нам что-нибудь на скрипке, Том Плэт, или я выучу Гарвея своей песне!

Плэт вытащил из сундука старую скрипку. У Мануэля заблестели глаза. Он тоже достал откуда-то инструмент с проволочными струнами, похожий на гитару.

— Концерт, — улыбнулся сквозь облако дыма Джэк, — форменный концерт, точно в Бостоне!

Дверь распахнулась, и на пороге появился Диско в желтом непромокаемом плаще.

— Добро пожаловать, Диско. Ну, как погодка?

— Какая была, такая и осталась!

Не удержавшись на ногах от сильной качки, Диско не сел, а почти шлепнулся на сундук.

— Мы тут на сытый желудок вздумали петь. Ну-ка, Диско, будь запевалой! — сказал Джэк.

— Да я только и знаю каких-нибудь две песни, и то вы много раз слышали!

Между тем Том Плэт заиграл грустную-грустную мелодию; в ней, казалось, слышался плач ветра и стон гнущейся мачты. Диско устремил взгляд в потолок и запел старинную-старинную песню, прелюдию к которой только что сыграл Плэт.

Они пели про путешествие какого-то судна из Ливерпуля к Ньюфаундлендским отмелям, где вода так мелка и дно такое песчаное, что видно, как плавают рыбы. Песня была бесконечно длинная. Путешествие от Ливерпуля до Нью-Йорка описывалось добросовестно, слушатели могли себе смело представить, что сами сидят на палубе судна. По временам хор подхватывал припев. Доехав благополучно до места назначения судна, певцы попросили и Гарвея спеть что-нибудь. Гарвей был очень польщен этой просьбой, но оказалось, что он ничего не помнит, кроме «поездки шкипера Айрсона». Эту песню он выучил в школе. Казалось, она соответствовала как нельзя более месту и обстоятельствам. Но едва он успел упомянуть о ней, Диско топнул ногой и закричал:

— Не пой, милый! Это сплошная ложь!

— Какая ложь? — удивился и даже немного обиделся Гарвей.

— Все, что ты собираешься рассказывать нам, — неправда. Ложь с начала до конца. Айрсон не виноват. Отец мой рассказал мне все. Вот как было дело!

— В сотый раз повторяет он эту историю! — пробормотал про себя Джэк.

— Бэн Айрсон, милый мой, был шкипером на судне «Бетти», которое возвращалось с Отмелей. Случилось это еще до войны 1812 года. Но правда всегда останется правдой. Они встретили портландский корабль «Актив», на котором был шкипер Гиббонс. На корабле открылась течь. Дул сильный ветер. «Бетти» шла на всех парусах. Айрсон уверял, что в такую бурю нельзя рисковать, но его не послушали. Он предложил, чтобы «Бетти» не удалялась от «Актива» до восхода солнца. Не согласились они и на это и решили обогнуть мыс при какой угодно буре, во что бы то ни стало. Они пошли дальше, Айрсон, конечно, с ними. Жители Марбльхэда, куда они пришли, страшно сердились на Айрсона за то, что он не рискнул подойти к «Активу», с которого между тем на следующий день другому кораблю удалось снять несколько человек. Но они забыли, что на следующий день на море было тихо. Между тем спасшиеся с «Актива» люди распустили в городе слух о том, что население восстановлено против них, пошли к нему и стали сваливать свою вину на него. Не вступись тогда за Айрсона марбльхэдские женщины, с ним расправились бы судом Линча: вымазали бы дегтем и обваляли в перьях; однако все же Айрсона посадили в старую лодку и волоком протащили по всему городу, пока не вывалилось дно. Айрсон говорил своим мучителям, что когда-нибудь они пожалеют, что так поступили с ним. В самом деле, впоследствии истина открылась, хотя, как это часто бывает, слишком поздно — честный, ни в чем не повинный человек уже пострадал. Тот, кто сочинил песенку про Бена Айрсона, подхватил дошедшую до него нелепую и заведомо лживую историю и вторично надругался над невиновным уже после его смерти. Мой Дэн тоже раз принес эти стихи из школы, но ему здорово за них влетело. Ты не знал, что эти стихи лживые, но теперь я тебе рассказал правду, запомни ее раз и навсегда. Бен Айрсон никогда не был таким, каким его представил рифмоплет. Отец мой знавал его и до и после того случая. Так вот, друг мой, никогда не осуждай людей слишком опрометчиво.