- Нас и так воспитывают...
- А будут еще лучше. А впрочем... - добавил он и не договорил.
Я рано лег спать в этот вечер. Подошла мать, пожелала спокойной ночи, опять спросила:
- Не нравишься ты мне сегодня. Что-то случилось?
- Ничего не случилось. Но... Посиди со мной, - попросил я. - И знаешь что? Скажи, пожалуйста, почему это вы, когда с папой о нашей улице говорите, что она самая лучшая, все Ломоносовский проспект вспоминаете. Почему? А если бы туда переехали, тогда?
Мать смутилась.
- И откуда ты?.. Это сложно, сынок. И не для...
- Я же не маленький, - сказал я. - И поверь, мне очень, очень важно знать почему...
- Да, ты не маленький, - согласилась мать. - Как бы это тебе все объяснить? В общем, бывают перебои в каждом механизме. Вот и у нас тогда с папой перебой был. Если б на Ломоносовский, то он один бы туда поехал. Без нас с тобой. Но он оказался очень разумным, хорошим, твой папа. И мне не напоминает... Ни о чем... А мог бы!
- А ссоритесь? - вспомнил я.
- Это так, по глупости, - сказала мать. - Я виновата и все понимаю. Больше никогда не буду. И нельзя мне на этой улице ссориться с папой... Ведь она для меня... Ну, как бы тебе сказать?.. Как найденное потерянное счастье и...
- Что "и"?
- Не надо, сынок, ладно? Спи! Только о разговоре нашем папе ни-ни... Ты же взрослый!
* * *
Еще два дня я был в школе, а потом тоже заболел. Тем же гриппом с осложнением. Заболел некстати - конец учебного года, и надо подтягивать хвосты перед экзаменами. В восьмом классе, как назло, остались экзамены, хотя и непонятно зачем. Все равно еще два года учиться.
Говорят, что во время болезни люди быстро растут. Не знаю, вырос я или нет, но я много думал, пока лежал три недели. О чем? Об отце и матери, у которых что-то случилось, давно, когда я был еще маленьким, и что прошло. О школе нашей, где все меряют отметками, чем-то привычным и нужным, но где не замечают, может быть, самого главного. Таких, как я, как Лиза, как Галя, наконец. А Галя тоже училась в нашей школе. Пусть раньше, а училась... И еще об этих самых подростках, которых надо воспитывать. И о тополях на нашей улице... И о...
Третьего мая мне разрешили в первый раз выйти погулять.
Я вышел. Кружилась голова, и все уже было зелено: подрезанные тополя на улице, и яблони в парке рядом с "Питером", и трава...
То ли после болезни, то ли потому, что я стал умнее, но мне нравилось все, и я вспомнил, что наша улица - необыкновенная улица, самая лучшая, самая красивая. А может, я просто привык к тому, что так говорят отец с матерью. Для них, я теперь понимаю, улица наша... Но разве только для них? И для меня...
Я свернул с улицы во двор и пошел к школе, в которой не был так долго. Почему пошел, не знаю.
Все оказалось точно. Через несколько минут из дверей школы начали высыпать старшеклассники. И наши - тоже.
Я долго и подробно объяснял, как я болел, чем лечился, говорил, что готовил потихоньку уроки, чтобы не отстать, что в понедельник приду в школу. Так, мол, сказала врачиха.
Кто-то заметил, что я похудел, кто-то, что побледнел, кто-то ничего не говорил, и мне было все равно.
- А что, Куприкова еще тоже болеет? - спросил я между прочим.
- Куприкова? Она просто дежурная по классу. Сейчас уберет - выйдет...
Я долго еще болтался по пустому школьному двору, когда наконец услышал:
- Ширяев? Ты что тут?..
- Я тебя жду, - не постеснялся сказать я. - Понимаешь, вот выпустили, и я пришел.
- Ширяев!
Тут я, кажется, совсем осмелел и сказал:
- Валялся пока, много думал. О тебе и... Скажи, а зачем ты тогда эти ветки тополиные собирала? Все хотел спросить тебя.
- А на них уже побеги: листочки и корни, - сказала Лиза. - Я их в парке посажу у "Питера". Пусть растут деревья! Вырастут, вспомню - мои! Хочешь, вместе посадим?
- Хочу, - согласился я. - А когда?
- Хоть завтра. Завтра же выходной!
Мы еще о чем-то говорили, и я сам удивлялся своей смелости и еще больше осмелел, когда Лиза сказала, что хотела прийти ко мне домой, но просто постеснялась.
- Завтра, хочешь, заходи, - предложил я. - Посадим твои ветки, а потом ко мне. Я тебя с мамой и папой познакомлю...
Почему я сказал так?..
- Я буду очень рада, - призналась Лиза. - Так, значит, в двенадцать у того тополя, да?
- У того...
* * *
Я не заметил, как проводил Лизу до ее дома, и, пока мы шли, я ничего почти не видел. Я пошел назад - увидел всю нашу улицу и тополя, на которых росли свежие побеги - сверху на срезанных ветках, и прямо на стволах внизу, и совсем рядом с ними - пробившие асфальт тротуара.
Улица как улица. Ничего особенного. Дома слева, дома справа. Дома из серого кирпича. Это куда лучше, чем из блоков. Деревья вдоль тротуаров по-молодому свежие тополя. Это лучше, чем липы. Ведь липы еще только распускаются, а эти, даже подрезанные, уже зеленеют. И все тут на улице рядом...
- А у нас событие, - сообщил вечером отец. - Помнишь моего друга-американца из Филадельфии? Так вот, он книгу нам свою прислал: "Уан энд э хаф майлз бай фут алонг а рашин стрит. Мемваз оф эн Америкэн трэвелер"*. Я перелистал. Молодец, Гарри! Очень объективную и умную книжку написал. В ней что-то есть и о нас с мамой, как о людях, влюбленных в нашу улицу. И даже о тебе в том плане, что ты, как все дети, безразлично относишься к месту, где живешь...
_______________
* "Полторы мили пешком по одной русской улице. Записки американского путешественника" (англ.).
- А я тоже люблю нашу улицу, - сказал я. - Откуда он знает? Я не безразлично, а очень...
- И еще Гарри пишет, что улица наша вроде бы и не примечательна исторически, на самом деле - сама наша история. Выросла там, где не было ничего. Поселила людей новых, рожденных нашей властью. И на примере нашей улицы...
- Пап! Если я тебя попрошу, - перебил я отца, - ты мне рубль дашь?
- Конечно, дам, а зачем?
- Я в парикмахерскую сбегаю сейчас, пока не поздно, а то совсем зарос.
- Что, мама? - сказал отец. - Отпустим сына в парикмахерскую?
- Отпустим, - согласилась мать. - Он же взрослый у нас. Пусть сам следит за собой!
РОЖДЕНИЕ КАРАВАЕВА
Когда его усаживали в машину, то люди, совершенно незнакомые, чужие, почему-то очень хотели понравиться ему, хлопотали вокруг шофера и женщины, которая поедет с ним, и он слышал отрывочно: "Вот, документы на Олега Караваева, возьмите"; "Товарищ водитель, если мальчику будет необходимо по нужде, так вы уж, пожалуйста..."; "И смотрите, чтоб не укачало его, в случае чего, пусть он задремлет и дайте ему подышать свежим воздухом, это помогает". Это были одни незнакомые голоса, а другие - их было два отвечали: "Сделаем"; "Нет, не забуду"; "Документы, да"; "Да вы не беспокойтесь"; "В целости-сохранности довезем!".