...После школы Таня всегда приходила на пляж. Вместе с Тошкой.
Тошка деловито колесил по гальке, обнюхивал каждый камушек, косился на шум прибоя, а потом, утомившись, ложился рядом с Таней и с мольбой поглядывал на нее: "Поведешь меня купаться или нет? Уж лучше бы ты сейчас одна. А я вечером, когда вернется он..."
Сейчас Тошка был растерян. Отца не было. А Таня пришла на пляж не одна - с Геворгом.
"Идти с этим человеком в воду или не идти?" - размышлял Тошка. Его смущало, что у человека гремит под боком музыка, чего никогда не было у хозяина. И потом то, что он чужой...
- А у нас в школе, по-моему, учителя хорошие, - говорила Таня. - Я, правда, мало их знаю, но мне нравится... Лучше, по-моему, когда сразу нравится в новой школе... А ребята как у вас?
- Что ребята! Подумаешь!
Он без конца крутил приемник. Из приемника вырывались звуки ревущие, стонущие, какие-то вопли и крики под несуразную музыку.
- Все ерунда! Ничего интересного! А знаешь "Бродягу"? - вдруг спросил он. - Так это сейчас самый модный танец на Западе - "Бродяга-твист". Хочешь, покажу? Это - блеск!
Он встал в позу, взвизгнул, завилял голыми ногами и запел рублеными фразами на мотив твиста:
По д-ди-к-ким степям З-забайкалья,
Гд-де золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах.
Бр-ро-дя-г-га к Байкалу под-д-хо-д-дит,
Рыб-бац-кую лодку бер-р-рет,
Унылую песню заводит,
Про родину что-то поет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
"Пойд-дем же, пойдем же, сын-н-но-чек,
Пойд-дем же в курень наш родной.
Жена там по мужу скучает
И плачут детишки гурьбой..."
Эх! А-ай! Эх!
Таня не раз видела твисты. Видела красивые и всякие. И "Бродягу", грустную песню, слышала не раз. Такого она еще не видела и не слышала!
- Отлично, правда? - Он спросил довольный, запыхавшийся, упал на гальку. - Вот это модерн!
- А по-моему...
Они познакомились вчера. Вернее, их познакомили, Тане очень понравилась мать Геворга. А сейчас она не знала, о чем говорить. Вдруг вспомнила - художница.
- А правда, смешно она рисует? Ты видел?
- Гениально! - сказал Геворг. - Талант! Море видит - море рисует. Горы увидит - горы рисует. Все увидит - все нарисует! За все деньги получит!
- А мне не нравится, - призналась Таня. - Как рисует она, не нравится...
- Но это ты зря! Модерн, милая! Его надо понимать!
Над горами появились облака - сначала легкие и воздушные, затем серые, с рваными краями. И море сразу же изменило краски - стало темнеть.
Цепляясь за лесистые вершины гор, облака опускались все ниже и ниже, захватывали ущелья и лощины, превращались в тяжелые, непроглядные тучи. Только горы, казалось, сдерживали их сейчас, но и горы ничего не могли сделать: сизая пелена ползла от гор к морю.
Тучи шли от гор, опускались все ниже и ниже, к морю. Они, как бы нехотя, заволакивали воду дымкой - от берега и дальше, все дальше и дальше. Они ползли уже не только по склонам, где приютились домики верхних улиц, а и затянули туманом улицу нижнюю, главную. Водители включили фары и все чаще давали сигналы. И поезда шли сейчас, нервозно гудя, с зажженными фонарями.
Море темнело от берега. Тихое, вроде бы затаившееся, с гладкой поверхностью и чуть слышным прибоем, оно пошло то белыми, то черными пятнами, то непонятными разводами, как будто в него выбросили с воздуха другую воду.
Ожидание длилось час, не больше. В горах ударил гром, и хлынули потоки дождя, а море уже бесновалось. Оно заливало берег, билось о бетонную набережную, о лестницы и глыбы скал, оно гремело и вздрагивало, охало и восторгалось, плакало и ревело.
Небо над морем стало не серым и не черным, а каким-то неестественно бурым. Молнии разрезали небо то слева, то справа, то впереди, то сзади, то где-то над самым берегом. Море поглощало их, проглатывало вместе с бурым небом и ударами грома. Море теперь было сильнее грома.
- Ну что, действительно ничего мальчишка?
- Пап, но он же не мальчишка! Он даже старше меня - на целый год!
- Ну, не мальчишка, прости, мальчик.
- Ничего, - призналась Таня. - Только, знаешь, таскает всюду с собой этот транзистор. И крутит! Кому это нужно!
- Мода! Ничего не попишешь!
- А по-моему, это не мода, а глупость. Тошкин и тот не переносит этого его приемника... А когда твой Геворг твист на мотив "Бродяги" исполнял, Тошка даже завыл...
- Тошка у нас, Татьян, умница! - согласился отец. - Тошка вне конкуренции!
А к вечеру все стихло, и рыже-красная полоса неба повисла над горизонтом. Там село солнце, а чуть левее от него искусственно низко над морем повис нарождающийся месяц, такой же рыже-красный, с задранным кверху нижним краем, на котором, казалось, вот-вот появится черт из гоголевской "Ночи перед рождеством".
Тучи и облака изменили направление и полезли обратно - в горы. Сначала по пляжу - от воды вверх. Потом - по улице, по крышам домов и прибрежной зелени. Потом еще выше, цепляясь за верхушки деревьев, взбираясь по полянам и тропкам, скалам и ущельям, выше, выше и выше. Вершины гор задерживали тучи, но они упрямо вздымались вверх и ползли дальше, в глубь хребта, уходя от моря. А море освобождалось от тумана и туч. Море светлело, все больше светлело, несмотря на вечерний час.
По морю прошла бледная, увеличивающаяся к горизонту дорога, такая, что хоть плыви, хоть кати по ней! Вот бы и впрямь прокатиться! Где-то, совсем рядом с морем, не очень стройные женские и мужские голоса пели:
Куда ведешь, тропинка, милая,
Куда ведешь, куда зовешь?
Кого ждала, кого любила я,
Уж не воротишь, не вернешь.