- Что? Только рот закрывай.
- То, что еще в бассейне придумала.
- Ну... У тебя прямо бассейн поэзии!
- Вот, - говорит Машка. - Слушай:
Я иду по улицам
Города Москвы,
Вижу над Москвой-рекой
Широкие мосты.
Вижу, на реке
Теплоход плывет,
На палубе своей
Он людей везет.
В небе голубом
Несется самолет,
В кабине за рулем
Сидит пилот.
Новые машины
По улицам летят
И на солнце ярком
Радугой блестят.
Вот уж и верно: фонтан стихов! И откуда это у нее прорвалось? Бабушка ворчит, что не музыка и не балет. Я думаю: правильно. Раз не хочет, не надо. А это ей нравится. Может, всерьез...
Я не успеваю ничего сказать, как Машка добавляет:
- А у нас в школе мальчишка есть в девятом классе, так он медаль "За спасение утопающих" уже давным-давно получил.
- Значит, за дело.
- Папа, а почему у Вити медали "За победу над Японией" нет? Он же в Китае, в Порт-Артуре, родился у вас, когда японцев разгромили. У тебя с мамой есть, а у него нет?
Что сказать ей, смешной моей Машке!
- Значит, не заслужил, - говорю я. - Родиться - это еще не все. И жить - не все. Заслужить, наверно, надо...
- Я, папочка, между прочим, все ваши ордена и медали знаю, - говорит Машка. - Мамины! И твои!
- Откуда?
- А там в коробочке железной у тебя в столе...
- Лазила? И чего это тебя на медали потянуло? Все о медалях да о медалях!
- Плохо? Да?
Нет, я, кажется, не то сказал. В самом деле, чего ж тут плохого? Здорово! Пусть смотрит, знает, думает.
- Почему плохо? - говорю я Машке. - Наоборот, очень хорошо, очень!
А она уже снова о другом:
- Я, как и Витя, терпеть не могу этот бассейн. Нет, конечно, хорошо, что я плаваю. Но...
- Что "но"?
- Ничего, - говорит Машка. - Скорей бы лето!
Странно, как она похожа на меня.
Или это потому, что ей не нравится название бассейна? Ведь Машка от всех нас, и прежде всего от старшего брата, научилась болеть за "Спартак", а тут - "Динамо". Но что поделать, когда бассейн "Динамо" - самый близкий к нашему дому. А бассейн "Спартак" - я даже не знаю, есть ли такой на свете. Да и какая она болельщица?! Несерьезно все это, не так, как у нас с Витей.
Мы подходили уже к дому, когда Машка заявила:
- А хочешь еще одно? Только что придумала:
У меня есть лодочка,
Красивая она.
Летом будет ездить
По реке одна.
В лодочке кабина,
А в кабине стул.
Вдруг откуда ни возьмись
Воробей нырнул.
Ветерок качает
Лодочку мою,
А воробей смеется,
Кричит: "Пою, пою!"
Странно, вновь - лето. Почему Машка забредила летом? Или птицами? Синицы, петухи и вот воробьи в ее стихах.
На следующий день на улице Горького купил я интересную книжку. Называлась она - "В мире птиц". Далее говорилось: "Карманный атлас птиц. Ярослав Шпирганзль-Дуриш. Иллюстрации Яна Соловьева. Издательство АРТИЯ. Прага. 1963".
Конечно, привлекло меня то, что книжка эта выпущена чехами для нас, русских, на русском языке. Это всегда трогает. Привлекло и то, что издана книжка хорошо. Интересна книга даже на первый взгляд - отличными цветными иллюстрациями, "картинками", как написали в предисловии сами чехи, подробными описаниями ста восьми пород и разновидностей птиц да еще предваряющими книжку любопытными статьями: "Как и где наблюдать за птицами" и "О птичьем пении".
И еще. Раскрыв книжку, почему-то попал я на рисунок скромной пепельно-серой птицы. Голова черно-белая. Знакомая! Старая моя знакомая по Переделкину! Так вот она. И зовется, оказывается, не как-нибудь, а московка.
"Чтобы увидеть эту синичку, - говорил атлас, - которая гораздо меньше воробья, нужно отправиться в хвойный лес. Определить ее можно по белому пятну на затылке, а снизу она серо-белая. Иногда она покажется и в смешанных лесах, а зимой перебирается даже в городские парки. Лесники любят эту птичку, она, словно старательный инспектор, наведывается в самые отдаленные уголки и проверяет, не притаился ли там незваный гость гусеница или взрослое насекомое. Лес от насекомых старательно очищает. И не требует за это никакой награды..."
Книжку эту я купил по собственному выбору, конечно, не для себя, а именно для своей Машки, которая, как я понял, тянется к птицам, и, значит, ее стоит приобщать к естественному миру. Когда-то в детском саду она увлекалась рыбами и птицами - в общем, всякой живностью. Но потом пошла в школу и все забыла. Бассейном увлекается - правильно! Выдумщица и фантазерка! По арифметике - пять, а остальное... Даже по русскому языку и литературе - четыре, четыре с минусом, три. И вот только сейчас в стихах своих наивных вспомнила про птиц...
И все же, признаюсь, я купил эту книжку немного и для себя. Всю жизнь люблю живое, но никогда не было времени, чтоб заняться этим живым рыбами, птицами, не говоря уже о собаке...
А ведь Машка должна любить не только арифметику и плавание. Раз уж стихи пишет...
Значит, живая душа!
Там же, на улице Горького, при выходе из книжного магазина услышал я транзистор:
Ничто в полюшке
Не колышется,
Только грустный напев
Где-то слышится...
Сначала меня поразил транзистор. Не ультрамодерная музыка, а старая русская песня лилась из него. И какая! Сколько она мне напомнила!..
Потом уже подумал о владельце транзистора. Парень как парень. Лет четырнадцать-пятнадцать. Идет себе по улице Горького - мимо Юрия Долгорукого, гастронома, булочной, кафе-мороженого, парфюмерии - и слушает:
Пастушок-то напевал
Песню дивную,
В этой песне вспоминал
Свою любимую...
Я, конечно, пошел за этой песней и за парнем с транзистором - пошел в обратную, не нужную мне сторону. Пошел, забыв все на свете: и Машку, и купленную для нее, а точнее, для ее воспитания книжку "В мире птиц".
Шел и слушал.
Но вдруг парень свернул в магазин "Диета" и выключил свой приемник.
Я ждал его. Ждал, кажется, долго, а он все не выходил обратно...
А когда вышел, направился деловитой походкой опять в сторону Моссовета, но так и не включил свой приемник...
И я растерялся, почему-то пожалел его, о котором только что так хорошо думал, и опять вспомнил, как все это было в сорок первом под Москвой, почти рядом с моим нынешним домом и там, где я скрываюсь сейчас в подмосковном лесу, там, где мне теперь так хорошо.