Таковы в общих чертах биографические и исторические истоки романа «Некуда». Все сказанное (см. также ниже реальный комментарий к роману), конечно, не означает, что Лесков лишь «фотографически» воспроизводил действительность (хотя подобные определения есть в высказываниях самого писателя): создавая портреты известных ему деятелей, Лесков, как мы видели, часто давал волю тенденциозному обобщению, необоснованному вымыслу и преувеличениям, продиктованным общественно-политической ориентацией и личной неприязнью писателя к изображаемым деятелям.
Роман «Некуда» вызвал многочисленные отклики уже при своем появлении. Они были в основном отрицательными. Возмущение передового общества портретно-карикатурным романом было столь единодушно, что, как мы видели, даже орган, в котором роман появился, не осмелился выступить в защиту писателя. В обстановке наступления политической и литературной реакции (напомним, что в 1864 году был осужден и отправлен на каторгу Чернышевский, в Петропавловской крепости находился Писарев, польское восстание было потоплено в крови, подавлены крестьянские волнения) нужно было решительно осудить реакционную политическую тенденцию романа Лескова. Это и сделала революционно-демократическая печать. Впоследствии, в 1869 году, Салтыков-Щедрин указывал, что «даже из людей, сочувствующих г-ну Стебницкому и вполне разделяющих его мнения, ни один не решился вступиться за него печатно и заявить свою солидарность с автором романа «Некуда» (Н. Щедрин (M. E. Салтыков). Полное собрание сочинений, т. 8, М., 1937, стр. 365).
Еще до окончания публикации романа «Русское слово» поместило статью В. Зайцева «Перлы и адаманты русской журналистики», в которой давалась оценка различных реакционных явлений в литературе. Коснулся критик и романа «Некуда». Ставя его в связь с другими антинигилистическими романами, он писал: «Изумление читателя вот уже второй год постоянно возрастает. При «Взбаламученном море» казалось, что гаже уже нельзя будет выдумать. Вышло «Марево». Но в «Мареве» даже гадость имеет хотя какое-нибудь прикрытие: берутся небывалые личности, которые автор усиливается, возвести в типы. А тут вдруг является чудище, которое уж совершенно со всякого толка сбивает; читаешь и не веришь глазам, просто зги не видно. В сущности это просто плохо подслушанные сплетни, перенесенные в литературу» («Русское слово», 1864, № 6, стр. 48). Подыскивая сравнения и аналогии к роману «Некуда», Зайцев там же писал: «Что такое этот роман — это уж и сказать невозможно, и единственное уподобление, какое можно сделать ему, это статьи немецких таинственных газет и журналов вроде «Baierischer Polizei Anzeiger» или «Deutsches Geheim Polizei Centralblatt». Разница только в том, что «Некуда» не сопровождается фотографическими снимками» (там же, стр. 47).
Намек на полицейский, доносительный характер произведения был, конечно, особенно тяжел для автора «Некуда». Против этого пришлось всю жизнь оправдываться писателю. Безусловно, лично Лесков неповинен в связях с III отделением — о подобных обвинениях он всегда говорил с негодованием, — но объективный смысл его портретных зарисовок в обстановке наступления реакции на демократические силы не мог не возмущать передовую печать. Резкость ее суждений была вполне оправдана. С оценкой «Русского слова» солидаризировался и «Современник», выступивший с осуждением «Некуда» также еще до окончания его печатания. С особенно суровой критикой романа Лескова выступил Писарев. В статье «Сердитое бессилие», помещенной в февральском номере «Русского слова» за 1865 год он дал уничтожающую оценку романа Клюшникова «Марево», опубликованного в «Русском вестнике» в 1864 году. В следующем номере «Русского слова» появилась статья Писарева «Прогулка по садам российской словесности», в которой критик вынес приговор и роману «Некуда», поставив его в один ряд с «Взбаламученным морем» и «Маревом». Определяя политическую и общественную позицию создателей этих произведений и отношение к ним демократического лагеря, Писарев решительно заявил: «На таких джентльменов, как гг. Писемский, Клюшников и Стебницкий, все здравомыслящие люди смотрят как на людей отпетых. С ними не рассуждают о направлениях; их обходят в тою осторожностью, с какою благоразумный путник обходит очень топкое болото» (Д. И. Писарев. Сочинения, т. 3, стр. 260). Оценку «Некуда» и его автора Писарев закончил словами: «Меня очень интересуют следующие два вопроса: 1) Найдется ли теперь в России — кроме «Русского вестника» — хоть один журнал, который осмелился бы напечатать на своих страницах что-нибудь выходящее из-под пера г. Стебницкого и подписанное его фамилиею? 2) Найдется ли в России хоть один честный писатель, который будет настолько неосторожен и равнодушен к своей репутации, что согласится работать в журнале, украшающем себя повестями и романами г. Стебницкого?» (там же, стр. 262–263). От этого страшного удара, нанесенного рукой узника Петропавловской крепости, Лесков долго не мог оправиться; оценка Писарева на многие годы определила его политическую репутацию.
С оценкой «Некуда» выступили позднее и «Отечественные записки». M. E. Салтыков-Щедрин в рецензии на «Повести, очерки и рассказы М. Стебницкого», вышедшие в свет в 1868–1869 годах, писал о пагубной роли романа «Некуда» в творческой биографии Лескова: «Это произведение пера г-на Стебницкого имело для него самого роковое и почти трагическое значение: по милости этого романа, литературная репутация его сразу была составлена, известность упрочена и судьба его, как писателя, тут же решена была навеки» (Н. Щедрин (M. E. Салтыков). Полное собрание сочинений, т. 8, стр. 364). Касаясь критических отзывов о романе, Щедрин говорил: «Тотчас же по выходе в свет он возбудил в публике междоусобие: одни стали говорить, что роман списан с натуры и что поэтому он имеет громадное обличительное значение; другие же утверждали, что это вовсе и не роман, а просто сбор разных сплетен, следовательно, он и значения никакого иметь не может… и впоследствии — литературная критика относилась к роману «Некуда» совершенно безучастно и ни разу не удостоила его разбора, которого, повидимому, следовало ожидать, судя по впечатлению, произведенному романом» (там же, стр. 364–365). Салтыков-Щедрин далее разъясняет причины отсутствия подлинной критики романа: «Но этого мало, что критики не было; ее и не могло быть; а не могло быть потому, что изделие г-на Стебницкого, известное в продаже под названием «Некуда», никогда не было литературным произведением;стало быть, и относиться к нему, как к настоящему роману, не только не было надобности, но даже и не было никакой возможности» (там же, стр. 365). Очевидно, что этим отзывом Салтыков-Щедрин присоединился к суждениям, высказанным в свое время на страницах «Русского слова» и «Современника».
Оценки революционно-демократической печати определили не только литературную, но и общественную репутацию писателя после появления «Некуда». Уже в поздние годы Лесков с горечью вспоминал: «При моем появлении в обществе люди брали шапки и уходили вон; в ресторанах нарочно при мне ругали автора «Некуда»… (А. И. Фаресов. Против течений. Н. С. Лесков. Его жизнь, сочинения, полемика и воспоминания о нем. СПб., 1904, стр. 60).
Как реагировал писатель на столь острую критику своего произведения? Выше уже говорилось о его «Объяснении» на страницах «Библиотеки для чтения». Воинствующим и непримиримым было его отношение к революционно-демократическому направлению и в ближайшие годы. «Призрак нигилизма», по выражению Салтыкова-Щедрина, не давал покоя Лескову, и великий сатирик с сарказмом высмеивал его в рецензии на «Повести, очерки и рассказы». Кульминационным пунктом долголетней войны Лескова с «нигилистами» явился роман «На ножах». Приход автора «Некуда» в «Русский вестник», предугаданный Писаревым, был закономерен.
Однако последующие глубокие раздумья писателя над современностью привели не только к разрыву с Катковым, но и к переоценке всей своей общественно-литературной позиции 60-х и начала 70-х годов. Лесков до конца своих дней остался далеким от солидарности с революционно-демократической идеологией, но критическое отношение к существующему порядку, позиция правдивого художника-реалиста были глубоко отличными от тех реакционных убеждений, которые он воинственно защищал на первом этапе своего творчества. В ряде своих писем и печатных заявлений Лесков признает (правда, с оговорками) ошибочность романа «Некуда», а тем самым и последующих антидемократических выступлений; вместе с тем он стремится выделить то ценное и правдивое, что содержалось в первом романе. Уже в 1871 году в цитировавшейся нами подарочной записи к роману Лесков заявлял: «Роман этот носит в себе все знаки спешности и неумелости моей». Но тут же говорится: «Я его признаю честнейшим делом моей жизни, но успех его отношу не к искусству моему, а к верности понятия времени и людей «комической эпохи». Покойный Аполлон Григорьев, впрочем, восхищался тремя лицами: 1) игуменьей Агнией, 2) стариком Бахаревым и 3) студентом Помадой. Шелгунов и Цебрикова восхваляют до днесь Лизу, говоря, что я, «желая унизить этот тип, не унизил его и одиннаписал «новую женщину» лучше друзей этого направления». По истине я никогда не хотел ее унижать, а писал только правду дня…»(«Шестидесятые годы», стр. 354). В «Авторском признании» 1884 года Лесков говорит о «Некуда»: «Я терпел самые тяжелые укоризны именно за то, что списалто, что было, и потом это же самое вменено мне в «тенденциозность», которою попрекают меня и доселе. Тенденция от французского tendance или от латинского tendere значит тянуть, стремиться, иметь склонность, направление. К чему же я тянулв «Некуда»… Я ни к чему не тянул. Я только или описывал виденное и слышанное, или же развивал характеры, взятые из действительности. Я даже действовал во вред той тенденции, которую мне приписывают…» (там же, стр. 345). Далее писатель говорит об образе Райнера-Бенни, справедливо отмечая в нем положительные черты. Однако автор пока что ничего не заявляет по поводу других лиц романа, изображенных явно искаженно. Лишь в письме 1891 года к М. А. Протопопову (по поводу статьи последнего о творчестве Лескова «Больной талант») говорится об определенных заблуждениях писателя в период создания «Некуда». Заявляя о своем расхождении с Катковым, Лесков приводит его слова о себе: «Он совсем не наш». Он был прав, но я не знал: чей я?.. Я блуждал и воротился, и. стал сам собою, — тем, что я есмь». Образ Белоярцева Лесков также признал «ошибкой», но «не злобой» (там же, стр. 381). Оценивая статью Протопопова, тогда же в письме к Гольцеву Лесков говорил: «Лет 15–20 назад многие его замечания помогли бы мне избежать множества ошибок, о которых я, конечно, сожалею» (там же, стр. 382).