Мысль, что предшествовала творенью,сделала знак, чтобы мы не мешали.Как напряженна работа натурщицы!Мольберты трудились над ней на треногах.Я узнавал в их все новых конструкцияххарактер мятущийся и одинокий —то гвоздь, то три глаза, то штык трофейный,как он любил ее в это время!Не находила удовлетвореньямысль, что предшествовала творенью.Над батареею отопленьякрутился Чайковский, трактуемый ГенойРождественским. Шар умолял его в небовыпустить. В небе гроза набрякла.Туча пахла, как мешок с яблоками.Это уже ощущалось всеми:будто проветривали помещенье —мысль, что предшествовала творенью, страсть, что предшествовала творенью,тоска, что предшествовала творенью,шатала строения и деревья!Мысль в виде женщины в кресле сидела.Была улыбка — не было тела.Мысль о собаке лизала колени.Мыслью о море стояла аллея.Мысль о стремянке, волнуя, белела —в ней перекладина, что отсутствовала, мыслью о ребре присутствовала.Съеживалось общество потребления.Мысль о яблоке катилась с тарелки.Мысль о тебе стояла на тумбочке.«Как он любил ее!» — я подумал.«Да», — ответила из переднейнедоуменная тьма творенья.Вот предыстория их отношений.Вышла студенткой. Лет было мало.Гения возраст — в том, что он гений.Верила, стало быть, понимала.Как он ревнует ее, отошедши!Попробуйте душ принять в его ванной —душ принимает его очертанья.Роман их длится не для посторонних.Переворачивался двустороннийЧайковский. В мелодии были стоныантоновских яблонь. Как мысль о создателе, осень стояла. Дом конопатили.Шар об известку терся щекою.Мысль обо мне заводила Чайковского,по старой памяти, над парниками.Он ставил его в шестьдесят четвертом.Гости в это не проникали.«Все оправдалось, мэтр полуголый,что вы сулили мне в стенах шершавыхгневным затмением лысого шара,локтями черными треугольников».Море сомнительное манило.Сохла сомнительная малина.Только одно не имело сомненья —мысль о бессмысленности творенья.Цвела на террасе мысль о терновнике.Благодарю вас, мэтр модерновый!Что же есть я? Оговорка мысли?Грифель, который тряпкою смыли?Я не просил, чтоб меня творили!Но заглушал мою говорильнюсмысл совершаемого творенья —ссылка на Бога была б трафаретной —Материя. Сад. Чайковский, наверное.Яблоки падали. Плакали лабухи.Яблок было — греби лопатой!Я на коленях брал эти яблокияблокопада, яблокопада.Я сбросил рубаху. По голым лопаткамдубасили, как кулаки прохладные.Я хохотал под яблокопадом.Не было яблонь — яблоки падали.Связал рукавами рубаху казнимую.Набил плодами ее, как корзину.Была тяжела, шевелилась, пахла.Я ахнул —сидела женщина в мужской рубахе.Тебя я создал из падших яблок,из праха — великую, беспризорную!Под правым белком, косящим набок,прилипла родинка темным зернышком.Был я соавтором сотворенья.Из снежных яблок там во дворе мыбабу слепляем. Так на коленяхлюбимых лепим. Хозяйке доматебя представил я гостьей якобы.Ты всем гостям раздавала яблоки.И изъяснялась по-черноземному.Стояла яблонная спасительница,моя стеснительная сенсация.Среди диванов глаза просили:«Сенцa бы!»Откуда знать тебе, улыбавшейся,в рубашке, словно в коротком платьице,что, забывшись, влюбишься, сбросишьрубашкуи как шары по земле раскатишься!..Над автобусной остановкойтуча пахла, как мешок с антоновкой.Шар улетал. В мире было ветрено.Прощай, нечаянное творенье!Вы ночевали ли в даче создателя,на одиночестве колких дерюжищ?И проносилось в вашем сознании:«Благодарю за то, что даруешь».Благодарю тебя, автор творенья,что я случился частью твоею,моря и суши, сада в Тарусе,благодарю за то, что даруешь,что я не прожил мышкой-норушкой,что не двурушничал тобой, время,даже когда ты мне даришь кукиш,и за удары остервенелые,даже за то, что дошел до ручки,даже за это стихотворенье,даже за то, что завтра задуешь, —благодарю тебя, что даруешькраткими яблоками коленей!За гениальность твоих натурщиц,за безымянность твоей идеи…И повторяли уже в сновиденье:«Боготворю за то, что даруешь».В мир открывались ворота ночные.Вы уезжали. Собаки выли.Не посещайте художника после кончины,а навещайте, пока вы живы.1981