Аурельо, Октавьо, Элиса.
Элиса
Октавьо
Видя свадьбы близость,
Он договору изменил
И десять тысяч запросил
Вместо шести.
Элиса
(со слезами)
Октавьо
Тебе, я верю, не изменит,
Элиса, мужественный дух.
Не стоит слез такой супруг,
Который деньги больше ценит,
Чем девушку.
Аурельо
Где же твоя,
Элиса, гордость, где терпенье?
В слезах выходишь ты, а я
Сам шел к тебе за утешеньем.
Элиса
Когда такое у меня
Несчастье, — гибель угрожает! —
То неужели удивляет
Тебя, что смею плакать я?
Аурельо
Ты думаешь, других не будет
Искателей руки твоей?
Элиса
Я шепот слышу, — это судят
О добродетели моей.
Что скажут все? Что он бросает
Меня, и, видно, есть за что.
Аурельо
Из тех, кто нас с тобою знает,
Так не подумает никто.
Элиса
Но дело было решено,
Исполниться уже готово,
И вдруг разладилось оно.
Аурельо
Ах, от злословия людского
Никто не защищен! И столько
Я видел в жизни неудачных
Переговоров этих брачных…
Элиса
Да, если это были только
Переговоры двух сторон,
Для жалоб нету основанья.
Но если был союз решен,
Обдуман, получил признанье,
И всю родню, чтоб боль удвоить.
Оповестили наконец, —
Как ты не чувствуешь, отец,
Что он мне жизни будет стоить?
И ты отлично понимаешь,
Что в горе я и слезы лью
Не потому, что я люблю.
Аурельо
Я вижу, дочь, как ты страдаешь,
И тем труднее мне. Но что же
Могу я сделать, раз ему
Твое приданое дороже,
Как это видно по всему,
Чем ты сама?
Элиса
Что в сожаленьях!
Отец, найди для нас исход!
Дай часть потребованных денег,
Дай половину.
Аурельо
Элиса
Аурельо
Да вспомни наконец,
Что разорился я.
Элиса
Аурельо
Элиса
Отец,
Оно не стоит нашей чести!
Аурельо
Какую ж ты теряешь честь?
Элиса
Какую? Скажут: он бросает
Ее, — должно быть, что-то знает.
Аурельо
Но деньги! Где их взять, бог весть!
Не дом же мне продать, в котором
Мы все живем!
Элиса
В беде такой
Считай и дом и землю вздором, —
На первом месте честь.
Аурельо
Постой,
А доля сына? Смею ль я
Увлечь его в свое крушенье?
Элиса
Мужчина он. Ради меня
Останется и без именья.
Октавьо
Пускай идет ради тебя
В продажу все, чем я владею!
Я на войне найти сумею
Жизнь или смерть.
Элиса
Брат, я твоя!
Ставь здесь, на лбу, клеймо рабыни[62].
Октавьо
Чтоб наслаждался счастьем он,
Бездомный странник я отныне.
(В сторону.)
А может быть, я тем спасен:
Он женится и уж тогда-то
Лауренсию оставит мне.
Аурельо
С тем, что Октавио в солдаты
Уйдет, согласен я вполне.
Разумно. Но, нуждой терзаем,
Где я окончу жизнь свою?
Элиса
Отец, мы честь мою спасаем
И славу добрую мою,
И это нам всего важнее.
Ты у меня приют найдешь.
Аурельо
И ты покорно отдаешь
Себя тому, кто, не краснея,
Так вел себя? Нет, я скорблю
Не оттого, что бедность близко!
Но красоту отдать твою
Тому, кто мог забыть так низко
О женской чести и судьбе,
Тому, кто даже не скрывает,
Что он в душе любовь питает
К деньгам, а вовсе не к тебе!
Ну, что же, я готов, бездомный,
Остаток жизни провести
В нужде и, господи прости,
В какой-нибудь каморке темной.
Если уж тот, кто в жизнь вступает,
Так эту участь принимает
Легко и бодро, — не к лицу
И мне, чья жизнь идет к концу,
Роптать. Я жалобы оставлю.
Иди, Октавио, к нему,
Скажи, что, вопреки всему,
То, что просил он, я прибавлю
И десять тысяч дам ему.
вернуться
Ставь здесь, на лбу, клеймо рабыни. — На лицах рабов ставилось клеймо, которое изображало гвоздь, пронзающий букву S. Клеймо это представляло собой своеобразный ребус и читалось эс + клаво (название буквы S и исп. clavo — гвоздь), т. е. esclavo (исп.) — раб.