Растегин вошел в освещенную комнату и поднял трость. С дивана в дверь с жалобным воем кинулась все та же собака.
- Вот что значит мужская рука в доме. А я что скажу - как об стену горох, - молвила барыня и потянула было Растегина из комнаты. Он же воскликнул удивленно:
- Послушайте, да ведь у вас тут целое сокровище запрятано. Та-та-та, покупаю весь кабинет.
Действительно, в небольшой комнате с темно-зелеными обоями стояли два тяжелых дивана с бронзой и резьбой, шкафы, полные старинных книг, столы свальные и бобочком, конторка на витых ножках, в углу - горка с трубками. Сбоку непомерного кресла - пюпитр, на нем - развернутая книга, листы ее покрыты густою пылью; на всех вещах, на мелочах письменного стола, на пяльцах у окна, на корзинке с шерстью - серая пыль; казалось, вещи здесь никогда не сдвигались со своих мест; только там, где лежала собака, можно было различить тусклый узор на штофе дивана.
- Ах, нет, я бы не хотела ни с чем этим расставаться, - после молчания прошептала барыня Тимофеева, и в испуганных глазах ее появились слезы.
Растегин потрепал ее по плечу и сказал:
- Если бы вы имели дело со скупщиком, тогда, конечно, барыня моя, но я, как говорится, по натуре - артист-реставратор. Я восстанавливаю не только внешний вид старины, но, так сказать, самый ее Дух. За ценой не стою. Берите за все пять тысяч, ударим по рукам.
Барыня ахнула: пять тысяч!
- Вы сумасшедший, - прошептала она, отвернулась к окну, вынула платочек и, тихонько покачивая головой, долго стояла молча. - Знаете, мне самой ничего не нужно, но мои старики больше всего любили эту комнату. Я уже так ее и сохранила. Конечно, деньги требуются очень, но, боюсь, старики мои огорчатся; кабы я могла знать? Но нам разве дано знать о подобных вещах!
Растегин с удивлением оглядел ее сутулую спину, дрожащий кукиш волос на затылке, мужицкие сапоги. "Ого, барыня-то, кажется, того", - подумал он и проговорил:
- А не напоите ли вы меня чаем? С утра, знаете ли, подвело.
На террасе накрыли чистенькой скатертью стол, толстая баба принесла измятый самовар, глиняный горшок с молоком, черные лепешки. Барыня, облокотясь на стол, помешивала ложечкой, глядела на зеленый дворик, на стену ржи, обогнувшей ветхую ограду, за которой стояла береза и небольшая часовня; глаза у барыни все еще были печальные. Посмотрев на нее, на всю ветхость вокруг, на измятый самовар, Александр Демьянович подумал: "Вот так двадцатые годы! - довольно скучно".
Он опять заговорил о кабинете, накинул две тысячи, просил хорошенько подумать до вечера и, докурив папиросу, бросил окурком в воробьев, которые пищали и прыгали на полу террасы.
- Они под часовней лежат. Гробы закрыты, но не заколочены, хотите посмотреть? - спросила барыня Тимофеева.
- Нет, благодарю вас, - ответил Растегин и подумал: "Шалишь, я за твоих покойников двугривенного не дам".
- Летом дни длинные, к ночи очень устаешь, а зимой дни короткие, опять сказала она.
- Да, зимой день будет покороче.
- Сидишь одна по вечерам, раздумаешься, раздумаешься, пойдешь в кабинет, смотришь: а батюшка - в кресле, голову вот так опустит, будто смотрит себе на колени, а матушка на меня глядит, сидит и глядит. Они в один день умерли, совсем уже были, старенькие. Конечно, вам тяжело отказывать себе, если так уж нравится кабинет. Но как же быть!
Она не спеша встала, предложила еще чаю, постучала по кринке с молоком пальцами, затем попросила обождать и пошла через дворик вдоль ржи, едва волнующейся колосьями выше ее головы, и скрылась за часовней.
Солнце тем временем село. Настал час, когда особенно кусаются комары. Растегин щелкал себя по шее, по щеке, принимался чесать ноги между башмаками и концами брюк. Опустилась роса, и комары, попищав, скрылись. В закате засияла звезда; темнело медленно. В дверях появилась унылая собака, понюхала и скрылась. Растегин поднес к носу часы. Было уже девять. По росе босиком подошла баба, взяла самовар, прижала его к толстой груди.
- Баба, куда барыня провалилась? - спросил Растегин злым голосом.
- Барыня давно спать легли. Летом наша барыня в часовне спит, а зимой в дому. Мы весь дом зимой топим, батюшка. - Баба вздохнула и пошла.
- Эй, ты, вели сию минуту лошадей подавать! - крикнул ей вдогонку Растегин и, глядя на обсыпавшие все небо звезды, на белеющую под ними рожь, на силуэт часовни с высокой березой, думал, куда ему теперь из этой чертовой дыры ехать и где заночевать.
3
Повороты с проселочных дорог всегда надо разыскивать от межевой ямы; в ночную пору если ямщик и нашел яму, опрокинувшись в нее вместе с лошадьми и тарантасом, то около оказываются уже не одна дорога, а сразу три, и, поехав по средней, попадешь на пашню или в овраг.
Так и Александр. Демьянович, отъехав от барыни Тимофеевой, очутился, наконец, посреди поля; небо заволокло, звезды пропали, и едва видна была дуга на кореннике. Без шума катились колеса прямо по траве, и вдруг тарантас принялся подскакивать, крениться направо и налево; Александр Демьянович вцепился в железки, стиснул зубы.
Ямщик сказал спокойно:
- По пашне едем.
- Свороти на дорогу! - закричал Растегин.
- Сейчас выедем. Но, милые! Фу ты! Стой, стой! Ну что, если в овраг угодим? Чистое наказание, темень какую наворотило!
После этого долго стояли где-то, поворотив лошадей по ветру; ямщик, слезши с козел, оглядывался, топал ногой по пашне, кряхтел.
- Некуда ей и деваться, обязательно должна быть дорога; вот ведь ехали, ехали и заехали! - Наконец он, захватив кнут, сказал: - Вы тут подождите да крикните, когда я голос подам, а то и вас потеряешь, - и пропал в темноте.
Александр же Демьянович сидел, спрятавшись в воротник, и слушал, как негромко пел ветер в гривах, в плетеном кузове тарантаса; на нос и щеки падали иногда капли дождя; Растегину казалось, что с левой стороны черное место - овраг и колеса на краю обрыва; он боялся пошевелиться - вдруг дернут лошади.
- Триста лет, черт бы их задрал, помещики живут, я хоть бы дороги устроили; ну что стоит поставить фонарь... Темень проклятая! - бормотал Растегин. - Двадцатые года! Тысячу раз дурень этот ездит и каждый раз плутает, наверное.
Он, ворча и досадуя, начал зябнуть, зафыркал носом, завертелся.
- Василий! - закричал вдруг Растегин, высунувшись из воротника, - где ты?
Лошади сейчас же дернули и пошли; он кинулся к вожжам и, не найдя их, принялся взвизгивать не своим голосом; испуганные лошади побежали рысью, увозя тарантас прямо к черту. Вдруг коренник захрапел, ударился обо что-то, пристяжка запуталась, и лошади стали. Александр Демьянович с размаху налетел на козлы и различил впереди себя огромный крест.
Дрожь пробрала Растегина; не смея пошевелиться, вспомнил он, что подобные кресты ставят на местах, где находят путника, погибшего не своею смертью. Стало казаться, что повсюду из черной пашни торчат подобные кресты. И какие же люди должны жить в этом бездолье, бездорожье и темноте?
- Вот он и крест. Вот и дорога, - громко проговорил ямщик, вдруг появившись около тарантаса. - Видишь ты, куда заехали! К самому то есть мосту. - Он живо влез на козлы, присвистнул и поворотил направо.
Но направо моста не оказалось; повернули налево, и тоже не было моста. Ямщик поехал прямиком, но сейчас же осадил коней и сказал с испугом:
- Ну, барин, нас бог спас, гляди - совсем в овраг въехали.
- Нет, уж пожалуйста, я дальше не поеду, - стуча зубами, пробормотал Растегин и выскочил из тарантаса. - Какой ты ямщик! Дурак ты, а не ямщик!
- Земля, она - земля, разве ее поймешь? - ответил ямщик.
Светать еще не начинало, но понемногу небо зазеленело у краев, стали различимы и лошади, опустившие морды, и кузов тарантаса, и согнувшийся на козлах ямщик в картузе; а еще спустя немного проступила и трава и борозды пашен; издалека, едва слышно, донесся крик петуха.
- Кочета поют. Это ивановские петухи, - прошептал ямщик, вытянув ухо, - вот какого мы крюка дали.
- Почему это непременно ивановские петухи?
- По голосам слышно, голоса тонкие. У нас в Утевке у петуха голос грубый.
- Эх ты рожа, - с ненавистью сказал Растегин, ему так и чесалось стукнуть глупого ямщика, - куда ты меня спать повезешь?