Взойдя на ступеньки балкона, Наташа отдала полотенце Феклуше, отряхнула ладони, обсыпанные цветочной пылью, провела ими по лицу и, быстрая, тонкая, зная, что скажут сейчас про нее, какая она быстрая и тонкая, вошла в столовую.
Варвары Ивановны в комнате не было, она ушла распорядиться насчет лошадей, на которых Стабесовы через час уезжали в Энск встречать сына. Николай Уварович стоял у печки и дудел марш. Марья Митрофановна все еще силилась проникнуть в тайный смысл Коленькина письма.
- Вот и радость пришла, - проговорил Николай Уварович невесело и, взяв Наташину руку, вложил в свою, а другой похлопал сверху, - а вы знаете новость, - и он подробно рассказал о получении письма, о всех разговорах и о приезде сына. А Марья Митрофановна, усадив Наташу рядом с собой, прочла ей письмо вслух один раз и другой.
- Но ведь это все очень понятно, - проговорила Наташа, когда Стабесова, окончив чтение, надела пенсне и, склонив голову, принялась глядеть на девушку.
- Что же здесь понятного, милочка? - спросила Стабесова.
- То есть что же вы поняли? - воскликнул Николай Уварович.
И Наташа резонно и спокойно объяснила:
- Теперь все пишут такие письма. Я, например, в прошлом году поехала после экзамена к подруге в деревню, там ужасно разочаровалась и написала бабушке письмо вроде этого. Бабушка советовалась с нашим доктором, тот приказал везти меня в Швейцарию, а потом прописал гимнастику и пластические танцы; вы еще не знаете, как это помогает, - я танцую каждый день и теперь чувствую себя и весело и превосходно.
- Господи, неужели нашему Коле танцевать еще придется? - спросила Марья Митрофановна.
- Плясуны, - отчеканил Николай Уварович и стал глядеть в угол. А Наташа воскликнула:
- Уж вы его мне предоставьте, я живо вылечу. - Стабесовы странно и с удивлением уставились на нее. - Ах, вы ничего не поняли, ах, это мое деле! - окончила она, и нежный румянец залил ей щеки, уши и шею.
Вошла Варвара Ивановна.
- Лошади готовы, - сказала она. - Наташа, на балконе Георгий Петрович дожидается, не хочет идти в дом.
Заложив руку за кожаный кушак, в другой держа носовой платок, Георгий Петрович ходил по террасе, и свет сквозь плющ скользил жидкими пятнами по его чесучовой рубахе, по коричневым рейтузам и гетрам, потемневшим от конского пота. Красные губы его под небольшими усиками двигались, и он повторял стихи:
Под тенью лип ты
Стоишь одна,
Как эвкалипты,
Бела, бледна,
Любовь же наша
Горит, Наташа!
Георгий Петрович всю ночь читал Бальмонта и сам написал этот стишок. Георгий Петрович Сомов учился в Казанском университете, а по летам жил у отца в усадьбе, неподалеку от Томилина. Каждый день после полудня садился он верхом на мерина и в раздувающейся рубашке скакал в томилинскую усадьбу, представляя, как встретит его Наташа; вчера он просил ее выйти за него замуж и сейчас, часа уже полтора как приехав, до того волновался, что платок его весь намок, им же он вытирал лицо, не желая представиться потным и безобразным. Он прислушивался к шагам и голосам в доме, поправлял усы и делал выразительные глаза, ожидая, что вот войдет Наташа; и, несмотря на такую предосторожность, она вошла как раз, когда он стоял к двери спиной, расставив ноги, и терся платком.
- Приехали, очень хорошо, - сказала Наташа.
Георгий Петрович повернулся, отступил, опустил руки; полное испуганное и влюбленное его лицо с кучей светлых волос на голове сразу запотело крупными каплями.
- Что же вы не здороваетесь? Вот мило, - продолжала Наташа, жеманно поджала губы и села в плетеное кресло. - Жарища какая, Георгий Петрович.
- Жарко, - сказал Георгий Петрович и подвинулся.
- Чего стоите, садитесь, - сказала Наташа, помахивая на щеки ладошами.
- Хорошо, я сяду.
- Ну, что же вы молчите?
- Вы сегодня какая-то другая.
- Вот как, неужели?
- А знаете, я опять не спал ночью.
- Что же с вами случилось?
Тогда Георгий Петрович, наклонившись в кресле и выпятив губы, проговорил стишок.
- Ну, это вы, наверное, сами сочинили, - сказала Наташа, - мне не нравится, а вот, - она задумалась, потом усмешкой раздвинулись и задрожали ее губы, - сочините стихи про рыбок, как они заплывают в тень и стоят. .
- Да, да, это замечательно, и как девушка наклоняется и глядит на них, потом является другая, и обе они...
Георгий Петрович не окончил. Наташа, раскрыв рот, глядела на него испуганно; он медленно стал соображать, что ужасно проговорился.
- Вы с ума сошли, - прошептала Наташа, - не лгите, я видела за кустами вашу рубашку?..
Тогда он заговорил уже без всякой связи, сполз со стула к Наташиным ногам и, не смея их коснуться, согнулся, замотал головой, точно раздирало его и жгло, как в кипятке:
- Поймите меня, я с ума схожу... выходите за меня замуж... я уже переговорил... я не могу больше... вам ничего не стоит... Ну что же из того, я глядел, все равно, когда женой моей будете, так уж я и считал, что можно... Наташа смотрела, как пониже ее колен мотался Георгий Петрович, и если бы он не так мотался или нашел бы другие слова, тогда, быть может, ей стало и стыдно и жутко, но сейчас, приподняв только руки, чтобы предупредить, если он коснется ее колена, она сидела спокойно и прямо.
- То есть после этой гадости я на вас, как на дерево смотрю, проговорила она. - Встаньте, пожалуйста; если женщина хорошо сложена, она всегда может показаться, но отвратительно, что вы подглядывали.
Георгий Петрович поднялся и, спотыкаясь, отошел к ступенькам балкона.
- Ну и мучайте, вытерплю, а я без вас не могу, - проговорил он.
- Мучить вас больше не стану; а сегодня приезжает Николай Николаевич Стабесов, он много поинтереснее вас, - ответила Наташа. - Вечером я вас познакомлю.
Георгий Петрович повернулся, нагнул упрямо голову и проворчал:
- Я не позволю.
Тогда у Наташи быстро поднялись брови и кончик носа, задрожал подбородок, она раскрыла рот и громко засмеялась, запрокинув голову; встала было с кресла и опять повалилась:
- Ой, ой, не могу, не могу, - повторила она и, подняв платок, стиснула его между зубами.
Старики Стабесовы вернулись из города поздно вечером, одни; они послали на все пристани по нижнему плесу телеграммы, надеясь, что хоть одна из них будет доставлена по назначению. Марья Митрофановна проплакала всю дорогу и прямо легла в постель. Николай же Уварович зашел на усадьбу и долго беседовал с Варварой Ивановной, которая высказывала предположение, что Николай Николаевич заедет на обратном пути.
Перед сном Варвара Ивановна сняла сапоги и по винтовой лестнице поднялась в антресоли - поглядеть на Наташину дверь; дверь была приоткрыта, оттуда лился неяркий свет; Варвара Ивановна покачала головой и вошла вовнутрь незаметно и легко, как те привидения, которые появлялись в зимние вечера. Наташа, прикрывшись до пояса простыней, лежала лицом к стене; голые руки ее были сложены ладонями и подсунуты под щеку; на тумбочке горела свеча.
Варваре Ивановне хотелось присесть рядом, погладить темные волосы Наташи; девушка была невесела и взволнована весь этот вечер; но какие волнения, какое горе могло быть в девятнадцать лет - милые земные мысли, огорчения, похожие на сон, любовные заботы. Варвара Ивановна стояла неподвижно; она словно забрела в волшебное царство, в эту белую комнату с едва заметным запахом свежей воды, разлитой на полу, духов и спящей здоровой девушки, и не двигалась, очарованная.
- Тетя, я все равно слышу; чего вы пришли? - сказала Наташа сердитым голосом.
Варвара Ивановна перепугалась.
- Ну, ну, я уйду сейчас, - прошептала она.
- Да нет же, садитесь на кровать. Мне скучно, тетка, я сама не знаю, чего хочу. Георгий Петрович мне сделал предложение, вот. А я отказала. И вовсе не потому, что он мне не нравится, а потому, что не хочу.
Наташа сжала руку в кулак, ударила им по подушке и заплакала.
Присев на кровать и гладя по голове девушку, Варвара Ивановна рассказывала, что почувствовала, когда вошла в ее комнату. Она сказала, что все огорчения - такие пустяки. Что радость, которую предстоит испытать каждой женщине и каждому человеку, много выше всех огорчений; что она, Варвара Ивановна, думала до приезда Наташи, будто жизнь ее кончилась, а теперь, умудренная опытом, переживает второй раз чужую, но словно свою, молодость; что самое главное - это сознать жизнь: какая ни была, ОЕЗ готовит нас к любви, а уж любовь сама раскроет ворота, сама выведет на путь, которому нет конца.