Миссис Дувал — высокая, еще красивая женщина с длинными ногами и широкими бедрами. Она выглядела моложе сорока четырех лет, и ее загорелое лицо было энергичным в обрамлении черных как смоль волос. Она тоже рассматривала меня.
— Тим утверждает, что вы хороший человек, — сказала женщина. — Надеюсь, он знает, что говорит.
Я улыбнулся.
— Он доверчивый человек. Но я действительно не злой.
— Садитесь, — пригласила она. — Я знала, что вы придете, и держу еду горячей.
Внезапно я почувствовал, что очень голоден. Она постелила на край стола салфетку, положила нож и вилку и вернулась к печи.
— Все мужчины одинаковы, — проговорила она. — Вы уходите, развлекаетесь и возвращаетесь, когда проголодаетесь.
— Тим такой же?
— Почти, но не такой, как вы.
Я посмотрел на большой, аппетитного вида бифштекс на тарелке и пододвинул стул.
— Сегодня ночью я здорово повеселился, — сказал я, принимаясь за еду. — А где Тим?
— Поехал на Кудко-Ки.
— На катере?
— На лодке. Он сказал, что катер, возможно, понадобится вам.
— Но это ведь далеко.
— Это ему не впервой.
Я постучал ножом по тарелке.
— Замечательная еда!
Она кивнула и продолжала:
— Джед Дэвис ожидает вас. Хотите с ним поговорить?
Нахмурившись, я вспомнил.
— Журналист?
— Да.
— С ним все в порядке?
— Это друг Тима. У Тима странные друзья, но он вас не укусит.
— Тогда я поговорю с ним, — весело сказал я.
Она вышла.
Я съел лишь половину бифштекса, когда дверь отворилась и мужчина гигантского роста появился на пороге. Толстомордое волевое лицо, маленькие, заплывшие жиром глазки с хищным прищуром и открытая дружелюбная улыбка. На нем был темный твидовый костюм, выглядевший так, словно его не снимали с момента покупки, а куплен он был далеко не вчера. Старая помятая шляпа, немного тесноватая для его головы, была сдвинута на затылок. Между белых мелких зубов торчала сигара. Оценивающе глянув на меня, он закрыл дверь и подошел к столу.
— Представитель пишущей братии приветствует тебя!
— Взаимно, — ответил я, продолжая есть.
Он снял шляпу, пригладил волосы пятерней и уселся в кресло, затрещавшее под его тяжестью.
— Можно сказать, вы разворошили весь этот муравейник, называемый Парадиз-Палм, — сказал он, вынимая сигару и скептически оценивая ее длину. — У меня ощущение, что я стал военным корреспондентом.
— Вот как?
Он мельком глянул на стол.
— Что-то я не вижу выпивки.
— Не злоупотребляю…
Он с трудом поднялся.
— Ну, это зря! Хэтти прекрасная повариха, но ей никак не может прийти в голову, что мужикам нужна жидкость. — Он поднял крышку сундука, достал оттуда черную бутылку без этикетки и два высоких бокала. Щедро плеснув в оба, он один протянул мне, а с другим вернулся в кресло.
— Пусть сдохнут наши враги! — провозгласил он, поднимая бокал.
Мы выпили.
— До каких пор будет продолжаться вся эта суматоха? — спросил он.
— Пока я не найду убийцу Херрика.
— Так это не вы убили его.
— Нет. Я лишь мальчик для битья. Это политическое преступление.
Он налил еще виски, сделал приличный глоток и оценивающе глянул на меня.
— Киллиано?
— А вы как думаете?
— Да уж, смерть Херрика его весьма устраивает.
— Но это вас так или иначе интересует?
— Редактор слишком дорожит своей шкурой. Эти парни могут принять крайние меры, когда запахнет жареным. Думаю, он останется нейтральным.
— Ну а лично вас это интересует?
Он мечтательно закатил глаза.
— Ну, если кто-то сможет полностью дискредитировать существующую городскую власть, то это даст мне возможность написать статью при условии, что взрыв сметет всю эту накипь. Я сделаю все, что в моих силах, но действовать нужно предельно осторожно.
Я молчал.
Он внимательно посмотрел на меня и продолжал:
— Киллиано — мерзавец, это все знают, но он держит город в руках. А уж теперь, когда Херрика убрали со сцены, перед ним и вообще открываются прекрасные перспективы. Он крепко сидит в седле, и будет нелегко выбить его оттуда.