Кубитт попросил показать ему все материалы. По дороге домой меня остановила патрульная машина. Мне сказали, что со мной хочет поговорить комиссар полиции, и препроводили в полицейское управление.
Комиссар не стал ходить вокруг да около, а сразу взял быка за рога. Он выложил на стол десять тысяч долларов новенькими, хрустящими купюрами и предложил их мне в обмен на досье и отказ от дальнейшего расследования.
Не говоря о том, что я никогда не брал взяток и не собирался брать их в будущем, мне было предельно ясно, что благодаря этой истории мое имя в течение многих недель не будет сходить с газетных страниц, а другого такого случая утвердиться в газетном мире могло и не представиться. Поэтому я встал и вышел, по существу, сам накликал на себя беду.
Я отдал досье Кубитту и рассказал о взятке, которую предложил мне комиссар полиции. Тот взглянул на меня из-под нависших век, кивнул и велел приехать к нему домой в половине одиннадцатого вечера того же дня. К тому времени он обещал изучить мои находки и решить, что делать дальше. Полагаю, он сжег досье. Я его больше не видел.
Нина с самого начала знала о моем расследовании. Она испугалась до смерти, осознав, с каким огнем я играю, но потом признала, что я не могу упустить такой шанс, и во всем помогала мне.
Около десяти вечера я поехал к Кубитту. Провожая меня, Нина дрожала от страха. Мне тоже было не по себе, но я верил Кубитту.
Он жил в Палм-Бей. Дорога к его дому обычно бывала пустынна. Там-то меня и подстерегли.
Патрульная машина на большой скорости догнала меня, обошла слева и притерлась вплотную. Вероятно, они надеялись, что я сверну, собью ограждение и свалюсь в море. Но все вышло по-иному. Машины столкнулись, водителя-полицейского намертво зажало между рулем и сиденьем. Его напарник, однако, не пострадал и арестовал меня за опасную езду. Я понимал, что все подстроено, но ничего не мог поделать. Несколько минут спустя появилась вторая патрульная машина с сержантом Бейлиссом из отдела убийств. Потом никто так и не поинтересовался, что он делал на пустынной дороге. По его распоряжению раненого водителя увезли в больницу, а меня он повез в полицейское управление.
По пути Бейлисс приказал своему шоферу остановиться на темной улице. Он велел мне вылезти из машины. Шофер подошел сзади и заломил мне руки за спину. Бейлисс вытащил из ящичка на приборном щитке бутылку шотландского, набрал полный рот виски и прыснул мне на лицо и рубашку. Затем выхватил дубинку и стукнул меня по голове.
Я пришел в себя в камере. Раненый полицейский скончался в больнице. Мне дали четыре года. Мой адвокат сражался, как лев, но ничего не добился. Когда он представил доказательства заговора, от них просто отмахнулись. Кубитт показал под присягой, что никогда не получал моего досье и вообще давно хотел избавиться от меня, потому что я был посредственным репортером и к тому же пьяницей.
Отбывая срок, я постоянно возвращался к мысли о том, каким же я был идиотом. Только безмозглый кретин мог прийти к выводу, что ему по силам в одиночку свалить городскую администрацию.
Мало радости доставило мне известие о том, что комиссару полиции пришлось уйти в отставку, да и многие чиновники покинули свои посты. Выступление моего адвоката не прошло бесследно, и мафия решила обосноваться в другом месте. Но мне это не помогло. Я ведь получил четыре года за то, что убил полицейского, управляя машиной в пьяном виде.
И вот три с половиной года спустя меня выпустили на свободу, а я умел лишь писать газетные статьи. Кубитт внес меня в черный список, и это означало, что я не смогу работать в редакциях. Оставалось подыскать новую профессию, и я понятия не имел, чем же заняться. До тюрьмы зарабатывал я неплохо, но деньги у меня не задерживались. И Нина, конечно, не могла прожить на наши сбережения, когда меня посадили за решетку. Я очень волновался, как она там без меня, но упрямо настаивал, чтобы она мне не писала. Я не мог смириться с тем, что мерзкий толстяк-тюремщик будет читать ее письма.
— На что она жила? — спросил я Реника. — Как она?
— Нормально. Да ты в этом не сомневался, не так ли? Она теперь художница. Расписывает керамические горшки и вазы и выручает за это довольно много денег.
Он свернул на мою улицу. При виде бунгало к горлу подкатил комок. На тротуарах не было ни души. Лишь дождь хлестал по асфальту.
Реник притормозил у ворот.
— Еще увидимся. — Он сжал мою руку. — Ты счастливчик, Гарри. Я бы хотел, чтобы кто-нибудь ждал меня, как Нина.