Норвуд кивнул.
— Приблизительно в это время он ушел из дома. Поселился в Арене Бланка. У той самой девицы, к которой перебрался Джон после того, как выписался из больницы.
— Вы же знаете ее имя. Она же здесь работала.
Норвуд с досадой улыбнулся.
— Эйприл Стэннард. Я отвык от этого имени.
— У меня создалось впечатление, что она, не считая Питера, единственный человек, который заботился о Джоне. Его жена ушла…
— Так говорит Эйприл?
— Да, я это слышал от нее. Это неправда?
Норвуд не ответил. Его руки перестали возиться с книгами, и он отвел глаза. Посмотрел на женщину, которая стояла в дверях. Темные очки, белокурый парик, обшитое кожей болеро поверх белого шерстяного платья, широкий кожаный пояс и сумка из такой же кожи.
— Ева, — заговорил Норвуд, — этот человек из компании, которая застраховала Джона. Он разыскивает Питера.
Источник света был у нее за спиной, и Дэйву не было видно выражение ее лица, но на секунду она замерла. Потом подошла к нему в сандалиях без задников — они хлопали при ходьбе. Сняла черные очки и нахмурилась. Была она белокожей, но время не пощадило ее шелковистую кожу. Лицо покрыто тонкой паутинкой… Для женщины она была высокой и сильной. Не тяжелой, а именно сильной.
— Почему Питера? — спросила она. — Я должна получить его страховку.
— Боюсь, вы ошибаетесь, миссис Оутс. По всей вероятности, мистер Оутс изменил завещание, когда вы разъехались.
— Но…
Она не стала продолжать, закрыла рот, резко повернулась и прошла через проход между книгами в конце магазина. Норвуд шумно вздохнул, хотел было пойти следом, но руки у него беспомощно повисли, на лице появилось болезненное выражение. Посмотрев искоса на Дэйва, он заговорил хриплым голосом:
— Должно быть, произошла ошибка…
Он побежал к стойке, где возле старомодного кассового аппарата находился телефон.
— Я позвоню… — Он схватил трубку. — Подскажите номер.
Часы Дэйва показывали 5.25 вечера.
— Коммутатор уже не работает, — ответил он, — но ни о какой ошибке не может быть и речи.
Дэйв положил карточку на стойку.
— Позвоните завтра. Вам скажут.
Норвуд молча опустил трубку на рычаг. В комнате за стеной было слышно, как горлышко бутылки стучит о край стакана. Норвуд это тоже услышал, облизал кончиком языка губы и болезненно улыбнулся.
— Полагаю, вы правы. Для Евы это настоящий шок. Извините, что я так разволновался.
Он воровато посмотрел на заднюю комнату.
— Послушайте, не разрешите ли вы нам сейчас отлучиться?
— Чтобы чего-нибудь выпить? Я с удовольствием к вам присоединюсь, если вы меня пригласите.
Пораженный Норвуд поднял голову.
— Ну, я…
Он улыбнулся, перестал улыбаться, снова улыбнулся.
— Конечно. С большим удовольствием. Ева?
Повернулся, нервно потирая руки.
— Мистер, — он поднял карточку и откинул голову назад, чтобы прочитать ее через свои бифокальные очки: — Мистер Брендстеттер составит нам компанию. Мартини?
— О?..
Она стояла в проеме двери, держа в каждой руке по креманке.
— Почему?
— Мне необходимо найти Питера. Возможно, вы сообщите кое-что такое, что поможет мне.
Ее голубые глаза, напоминающие холодные льдинки, наблюдали за ним с четверть минуты, потом Ева пожала плечами и отвернулась.
— Сомневаюсь, но… Присоединяйтесь.
При более дружественной обстановке слово «уютная» подошло бы для задней комнаты. Красные кожаные кресла были повернуты к золотистому дубовому столу; где настольная лампа бросала свет на книги, каталоги, порядочную пачку писем. Верхнее письмо походило на списки книг. Дэйв нахмурился. Где же он видел этот элегантно оформленный печатный бланк раньше? Он покачал головой: вспомнить не удалось.
На письменном столе под окном из матового стекла находилась огромная стопка книг. В столе размещался также и бар: там поблескивали бутылки, вдоль стен поднимались стеллажи, забитые книгами.
Ева Оутс протянула Дэйву мартини в такой же хрустальной креманке, как у них, но с небольшой щербинкой по краю. Норвуд, все еще очень бледный, предложил Дэйву жестом садиться.
— Благодарю.
Дэйв опустился в кресло и дождался, когда они тоже сядут. Он смотрел на Еву.
— Приходил ли сюда Питер? Был ли он дома?
— Чего ради?
Она закурила сигарету. Руки у нее действовали неуверенно, пламя спички дрожало. Женщина задула его, бросила спичку в пепельницу и заговорила ровным бесцветным голосом: