Отчет уже давно начат и будет выслан на днях. Напиши мне, есть ли у вас книга Прудона{106}.
Если ты хочешь в работе над своей книгой использовать книгу Прудона, которая никуда не годится, то я могу послать тебе свои очень подробные выписки. Книга не стоит тех 15 франков, которые за нее надо заплатить.
Впервые полностью опубликовано на языке оригинала в Marx — Engels Gesamtausgabe. Dritte Abteilung, Bd. 1, 1929 и на русском языке в Сочинениях К.Маркса и Ф.Энгельса, 1 изд., т. XXI, 1929 г.
Печатается по рукописи
Перевод с немецкого
1847 год
[Париж], пятница, 15 января 1847 г.
Дорогой Маркс!
Я бы раньше тебе написал, если бы Б[ернай]с не заставил меня так долго ждать. Проклятого Бёрнштейна, у которого я, между прочим, справлялся также о твоем приезде сюда, никак нельзя было застать, и потому я поручил это дело Б[ернай]су, который хотел уже в понедельник доставить мне в город письмо для тебя. Вместо этого я вчера поздно вечером получил прилагаемую записку, которую этот лентяй нацарапал третьего дня вечером в Сарселе; содержащиеся в ней разъяснения отнюдь не такого характера, чтобы нужно было обдумывать их в продолжение пяти — шести дней. Но таков уж этот парень. Впрочем, я сам поговорю с Бёрнштейном, так как меня решительно не удовлетворяет это разъяснение и, откровенно говоря, я никому не верю меньше на слово, чем Б[ернай]су. Этот человек в течение шести месяцев все уши мне прожужжал, что ты смело мог бы приехать в любой день со всеми своими пожитками, а когда дело уже на мази, тогда он сочиняет длинную историю насчет паспорта. Как будто тебе нужен паспорт! На границе никто его не спрашивает; когда Мозес{107} приехал сюда, у него тоже никто не спрашивал паспорта, как и у меня; а если ты будешь жить у меня, то хотел бы я знать, кто стал бы спрашивать об этом. На худой конец для удостоверения личности годится бельгийский паспорт, действительный внутри страны, или известное послание г-на Леопольда: Cabinet du roi{108} — этого достаточно для всех случаев. Гейне придерживается такого же мнения, и когда мне удастся поймать Бёршнтейна, я расспрошу его об этом.
Б[ернай]с выдумал также историю с Толстым{109}, или, вернее, Б[ёрн]штейн навязал ему ее, так как Б[ёрн]шт[ейн] навязывает ему все, что ему угодно. Все самые разнообразные сведения, о которых Б[ернай]с прежде нам писал, идут из того же источника, и поскольку я неоднократно был свидетелем того, с какой непогрешимостью Б[ёрн]штейн изрекает Б[ернай]су свои предположения, сплетни и собственные измышления и как Б[ернай]с принимает их за чистую монету, я не верю ни одному слову из тех важных известий, о которых он прежде…{110} сообщал в письмах «из самого надежного источника».
Я…{111} сам видел, как Б[ёрн]штейн, рисуясь своей полной осведомленностью, заставил Б[ернай]са поверить (а ведь ты знаешь, как восторженно верит Бернайс, если он уже поверил), что газета «National» целиком и полностью продалась Тьеру, в какой-то мере за наличные деньги. Малыш готов был дать голову на отсечение, что это так, — он в этом отношении неисправим, как и в своем восторженном, смертельно грустном настроении. В течение последних двух недель он шестнадцать раз был на грани отчаяния.
Это — между нами. Значит, относительно твоего приезда сюда я еще раз спрошу Б[ёрн]шт[ейна]; Гейне, как я уже говорил, считает, что ты смело мог бы приехать. Или, может быть, ты пойдешь во французское посольство и попросишь выдать тебе паспорт на основании твоего прусского эмиграционного свидетельства?
Хорошо, что ты сообщил мне о приезде Мозеса. Сей благородный муж пришел ко мне, но не застал меня. Я написал ему, чтобы он назначил мне свидание. Вчера оно состоялось. Он очень изменился. Юношеские кудри обрамляют его голову, красивая бородка придает некоторую грацию его острому подбородку, щеки его покрыты девственным румянцем, но утраченное величие отражалось в его красивых глазах, и он проявил поразительную скромность. Здесь, в Париже у меня выработался очень бесцеремонный тон, потому что без шума и брага не киснет, а этим тоном можно многого добиться у женщин. Но поникший вид некогда потрясавшего мир непревзойденного Гесса почти обезоружил меня. Однако геройские поступки «истинных социалистов», его учеников (об этом ниже) и его не изменившийся внутренний облик снова придали мне мужества. Одним словом, я так холодно и насмешливо встретил его, что у него пропадет всякая охота приходить ко мне. Единственное, что я для него сделал, — я дал ему несколько хороших советов по поводу триппера, который он привез с собой из Германии. У нескольких немецких художников, которых он прежде знал в Германии, он тоже потерпел полное фиаско, Один только Густав Адольф Кётген остался ему верен.
82
Данное письмо было впервые опубликовано с пропуском в книге: «Der Briefwechsel zwischen F.Engels und K.Marx». Bd. I, Stuttgart, 1913. —