Я вижу сон: венок прощальный рдеет,
путиловскими девушками свит.
Фабричный паренек, красногвардеец,
вдали под братским памятником спит…
Его, меня ли навещает юность,
цветы кладет на скорбный пьедестал.
Грек-комсомолец смотрит, пригорюнясь,
и делегат-китаец шапку снял…
И на часах сосна сторожевая
винтовкой упирается в пески,
и над моей могилой оживая,
подснежник расправляет лепестки…
Свежих ручьев плеск,
птичья песнь.
Строевой лес
зазеленел весь.
Наряжена к весне
в цветы лощинка.
А рапорт обо мне
стучит машинка.
Простую правду строк
диктует писарь.
Ложится на листок
печатный бисер.
Качает стеблем хлеб,
раскатам внемля.
С пехотою за Днепр
уходит время.
И над Кремлем прошло
дыхание осеннее,
и вот на стол пришло
с печатью донесение,
что вечно среди вас
служить я удостоен…
И обо мне приказ
читают перед строем.
День сменяется днем, год сменяется новым. Жизнью продолжен, я должен незримо стоять правофланговым. Уходят бойцы, другие встают. А имя мое узнают. Место дают. Вечером, в час опроса, сержант обязан прочесть: «Матросов!» И ответить обязаны: «Есть! Погиб за отчизну…» Но — есть!
Так! Выкликай, сержант русоголовый!
Вся рота у казармы во дворе.
Несменный рядовой правофланговый,
я должен в строй являться на заре.
Теперь, когда живым я признан всеми,
могу в свободные от службы дни
входить и в общежития и в семьи
и говорить о будущем с людьми.
Но я не призрак. Вы меня не бойтесь.
Я ваша мысль. Я образ ваших лиц.
Я возвращаюсь, как бессмертный отблеск
всех, бившихся у вражеских бойниц.
Забудем о печальном и гнетущем,
о смерти, о разлуке роковой, —
сейчас о настоящем и грядущем
вам скажет ваш товарищ рядовой.
Товарищи! Вы не простые люди,
вы мир не простодушьем потрясли, —
в воде траншей, в неистовстве орудий
вы на голову век переросли.
Железный век, губивший человека,
изгнали вы из сердца своего,
вы — люди Человеческого века,
вы — первые строители его!
Достойны вы домов больших и новых,
прямых аллей с рядами тополей,
просторных спален, золотых столовых,
прохлады льна и жара соболей.
Все вам пристало — и цветы живые,
и просто в жизнь влюбленные стихи,
и утренние платья кружевные,
и дышащие свежестью духи.
Вы сможете все россыпи Урала
в оправы драгоценные вложить,
вы все протоны атомов урана
себе, себе заставите служить!
Вам жажды счастья нечего бояться,
не бедность проповедуется здесь!
Наш коммунизм задуман как богатство,
как всем живым доступный мир чудес.
Вы этот мир осуществите сами!
Чертеж на стол! В дорогу, циркуля!
Вперед к нему — широкими шагами,
вперед, геликоптерами крыля!
От хмурых туч освобождайте солнце
и приходите требовать к судьбе —
то счастье жить, что смертью комсомольцев
вы в битвах заработали себе!
Помните: чтобы жить
еще светлей,
главное — дорожить
землей своей.
Главное — уберечь
жизни смысл,
нашу прямую речь,
нашу мысль.
Чистый родник идей,
где видны
лучшие всех людей
сны и дни.
Если страна жива —
живы мы!
В травах, как острова,
стоят холмы.
Смех молодых ребят
в мастерских,
там, где сверлят, долбят
сталь и стих…
Сосны как кружева,
майский свет.
Если страна жива —
смерти нет!
Сегодня прибраны чисто казармы, и хвоей украсили койку мою. В роте празднуют день нашей Армии. Многие были со мною в бою. Помнят — с ними служил Саша Матросов. И так замечательно пел. А воздух сегодня золот и розов, и снег удивительно бел. Мой автомат почищен и смазан, защитный чехол аккуратно завязан. Висит на гвозде солдатская каска. Не выдумка это, не сказка. Так оно точно и есть. Порядки военные строги! Так, чтобы если тревожная весть, — быстро одеться и встать по тревоге. Все наготове встретить беду. И место мое не пустует в ряду…
Здесь, на границе, с автоматом, в каске,
как часовой на вверенном посту,
я вслушиваюсь в гул заокеанский,
я всматриваюсь в даль и в высоту.
Прислушайтесь, товарищи, к совету:
не потеряйте зоркости во мгле!
Нет! Разглядите издали комету,
грозящую приблизиться к Земле.
Кометчики над картой полушарья
склонились группой сумрачных теней,
руками растопыренными шаря,
карандашами черкая по ней.
Мой враг опять уселся в кресло плотно,
и новый чек подписывает он
под треск и визг сумятицы фокстротной.
«Война!» — он говорит в свой диктофон.
Горящими крестами ку-клукс-клана
он жаждет наши озарить холмы
и ставит стрелы гангстерского плана
там, где свой дом отвоевали мы…
Донецких недр горючие глубины,
азовской солью пахнущий Ростов,
днепровские могучие турбины,
пунктирный ряд Курильских островов;
Памир, еще не понятый и дикий,
Алтая неизмятую траву,
Узбекистана чистые арыки
и сердце мира — Красную Москву;
и солнце в ослепительном зените,
и тишину священнейших могил —
все, что имеем, — грудью заслоните,
как я своей однажды заслонил!
Я не даю совета: грудью голой.
Во имя жизни это сделал я!
Вы ж выдумайте твердый и тяжелый,
надежный щит советского литья.
Прикройте землю броневою толщей,
ее мы будем плавить и ковать!
Хочу, чтоб вам не приходилось больше
телами амбразуры закрывать.
Скоро у вас, живых,
стянутся раны.
Осуществите вы
партии планы.
Будете продолжать
путь, что война прервала,
красные водружать
флаги на перевалах.
Будет у вас жизнь
необычайной!
Сблизят глаза линз
с звездною тайной.
Войны уйдут вдаль,
в древние мифы.
Кончатся навсегда
гриппы и тифы.
Что вам года, что,
времени пристань?
Будете жить — сто,
двести и триста!
Ночи и дни встречать
юношескими глазами,
дождь или снег включать
и выключать сами.
Будет светлеть мир
после пожарищ!
Будет расти вширь
слово «товарищ!».
Будете создавать
новую сушу,
творчеству отдавать
смелую душу!
И глубиной глаз,
рифмой поэта —
будете помнить нас,
живших для этого!