Какое глубокое, чистое небо! Ясная, нежная голубизна! Высоких-высоких домов белизна! Из булочных валит запахом хлеба. Читальни наполнены шелестом книг. Там, среди них, мой дневник. И так обещающи строфы про счастье! Но — надо прощаться… День только-только возник… Товарищи! Мир еще на рассвете. Сколько дела на свете! Сколько надо земли перерыть, сколько морей переплыть! Сколько забот новичкам в комсомоле: перелистать все тома, на ямах воронок поставить дома, разминировать полностью каждое поле! Сколько работы в жизни, на воле! Сеять, жать, столярить, слесарить, ледоколами взламывать лед, арбузы растить в полярной теплице, ракетами взвиться в сиренево-синий полет. Все разгадать в Менделеевской таблице. Уйма работы везде, кипучей и трудной: уран замесить на тяжелой воде, застроить домами степи и тундры. Равнины лесами одеть. Вытопить мерзлые грунты. Засыпать в амбары горы зерна. И выковать Родине щит неприступный — в миллионы тонн чугуна!.. На вас я надеюсь. Можете. Справитесь. Исполните все на «ять»! Подтянете к пристаням флот паутиною тросов. Эх! Как бы хотел комсомолец Матросов с вами в одной бригаде стоять!
Смиряется и тихнет бурный ветер,
теплеет мирный человечий кров.
Все к лучшему, я думаю, на свете,
здесь, на планете, в лучшем из миров.
В пещерный век, в эпоху льдин и ливней,
беспомощных, неоперенных, нас
мохнатый мамонт подымал на бивне
и хоботом неукрощенным тряс.
Жилища мы плели, перевивая
тугие стебли высохших лиан,
и гнезда наши, хижины на сваях,
срывал неумолимый ураган.
Но человек не сдался. Вырос. Выжил.
Отпрянул зверь, и устрашился гад.
И мы из тьмы шатающихся хижин
пришли под своды гордых колоннад.
И тигры, что в тропической засаде
высматривали нас из-за ветвей,
теперь из клетки в пестром зоосаде,
мурлыча басом, веселят детей.
Столетия мы были крепостными,
на рудники нужда ссылала нас.
В жаре литейных, в паровозном дыме,
в глубинах шахт мы сплачивались в класс.
Нас на кострах сжигали, гнали в ссылку,
ковали в цепи, каторгой моря,
но слабую подпольную коптилку
раздули мы в пыланье Октября.
Нас рвал колючей проволокой Гиммлер
и землю с нашей смешивал золой —
но человек не сдался, он не вымер,
он встал над отвоеванной землей.
Он бьет киркой по толще каменистой
грядущим поколениям в пример,
и, самый молодой из коммунистов,
«К борьбе готов!» — клянется пионер.
И жизнь-борьба нам предстоит большая
за самый светлый замысел людской,
и мы приходим, к жизни обращая
глаза, не помутненные тоской.
Какая б тяжесть ни легла на плечи,
какая б пуля в ребра ни впилась —
вся наша мысль о счастье человечьем,
о теплоте товарищеских глаз.
Когда вам было страшно и тревожно
и вы прижались к холоду земли,
я говорил вам строго: «Нужно! Должно!» —
и вы вперед моей тропой ползли.
Мое в атаках вспомнится вам имя,
и в грозный час, в последнюю пургу
вы кровь свою смешаете с моими
кровинками на тающем снегу.
Так я живу. Так подымаюсь к вам я.
Так возникаю из живой строфы.
Так становлюсь под полковое знамя —
простой советский мальчик из Уфы.
МАКАР МАЗАЙ
Поэма (1947–1950)
Пролог
Свеж и чист апрель.
Бьют часы на Спасской.
День прошел — и Кремль
облит яркой краской.
Над багрянцем туч
встал Иван Великий,
и не сходит луч
с флага, что на ВЦИКе.
Месяц занял пост
под вечерним сводом.
Москворецкий мост
врос быками в воду.
Старый, бывший мост,
узкий и горбатый.
Кремль еще без звезд.
Год — двадцать девятый.
Звон уже стихал…
И в минуту эту
вдруг два пастуха
вышли к парапету.
Шапки мнут в руках,
удивились сами,
что вокруг — Москва!
Кремль перед глазами!
Я узнал потом,
что в столицу с юга
поезд со скотом
шел, и в нем два друга.
И один из них —
парень из станицы —
в памяти возник,
ожил на странице…
В сумерках потух
день Москвы тогдашней,
и слушает пастух
звон на Спасской башне.
Будто вдаль плывет
на мосту далеком,
и в жизнь его зовет
свет кремлевских окон.
А ему — земляк:
— Что тебя тревожит?
Во дворце Кремля
еще ждут нас, может…
…И стоял Мазай
на мосту далеком,
и смотрел в глаза
освещенных окон.
Свет горел в Кремле.
Шел апрельский Пленум.
Час настал — Земле
мчаться к переменам.
Час настал — скорей
пересесть России
на стальных коней
крупной индустрии
и, меняя строй
всей народной жизни,
стать стальной страной
при социализме.
…И стоял Мазай
на мосту далеком,
и смотрел в глаза
освещенных окон.