— Ты полагаешь, сын мой, что способен на искреннее чувство? Испытывал ли ты в жизни что-либо, кроме страсти к новым впечатлениям и эгоистических желаний?
Артур чопорно поднялся:
— Поскольку речь идет о клиентке нашей фирмы и вашей прихожанке, отец мой, давайте не станем заходить слишком далеко. Едва ли будет прилично, если я явлюсь на завтрашнее деловое свидание к этой даме со следами смущения на лице. А теперь по поводу наших бумаг, — продолжал Артур, обретая прежнюю непринужденность. — Надеюсь, что прелестная невидимка снабдила вас всеми необходимыми документами и мы с вами без особого труда составим резюме. Я вас слушаю.
— Должен разочаровать тебя, сын мой, — сказал отец Фелипе. — Когда я затронул этот вопрос, она оказалась еще неразговорчивее обычного. Мне кажется, что если бы не я, она вообще не стала бы отстаивать свои права. Да и сейчас, если я правильно ее понял, она хочет пойти на мировую с этим разбойником — прости меня за резкость, — с этим, как вы выражаетесь, претендентом на преимущественное право владения. Но я теперь ни в чем не участвую. Все обстоятельства дела известны твоей приятельнице, миссис Сепульвида; у нее и документы. Повидайся с ней. Ты все еще огорчаешься, что не увидишь свою индейскую клиентку? Уверяю тебя, друг мой, ты будешь полностью вознагражден, побеседовав с ее очаровательной заместительницей; к тому же донна Мария одной крови с тобой и одной расы. Постарайся позабыть все, что я тебе о ней говорил. Впрочем, ты не позабудешь, Ах, дон Артуро, я тебя знаю лучше, чем самого себя! Ну, хватит. Пройдемся по саду. Ты не видел наших виноградников. С тех пор, что ты был здесь в последний раз, я вырастил новый сорт винограда.
— Слаще вашего старого винограда я не едал, отец мой, — сказал Артур, когда они проходили тенистой маслиновой аллеей.
— Да, да. А индейцы, те вообще его не возделывали. Собирали в диком виде, да и то лишь для того, чтобы изготовлять краску из кожуры. Мешают ее с какой-то кислотой, состав которой хранят в тайне, и натираются, чтобы сделать свою медно-красную кожу еще краснее. Ты не слушаешь меня, дон Артуро, а зря; твоя таинственная клиентка, донна Долорес, как раз такого медно-красного цвета.
Так, развлекая веселой беседой своего спутника и указывая ему на разные любопытные мелочи — на перегруженные плодами ветви престарелой смоковницы, на трещину в глинобитной стене храма, оставшуюся от последнего землетрясения, — отец Фелипе с характерной церемонной учтивостью вел его по древнему саду миссии. Постепенно взаимное доверие и дружеская близость собеседников были восстановлены, и, когда отец Фелипе ненадолго отлучился, чтобы сделать некоторые распоряжения для устройства гостя, недавняя размолвка была уже забыта.
Оставшись один, Артур повернул назад, к распахнутому алтарному входу в храм. Он постоял у входа, потом, повинуясь внезапному желанию, вошел внутрь. Старая церковь, как и все прочее в Сан-Антонио, не претерпела за последние сто лет никаких перемен; во внутреннем убранстве храма не было, пожалуй, ничего такого, чего Артур не видел бы уже в других миссиях. Древние стропила были с варварской пышностью покрашены в красный и коричневый цвет; устрашающие восковые фигуры святых недвижно и беспомощно взирали стеклянными глазами из своих ниш; дева Мария в длинном белом одеянии и шелковых шлепанцах держала на руках младенца Иисуса, запеленатого в отделанную галуном коленкоровую тряпку; была здесь и Мария Магдалина в традиционном уборе испанской аристократки XVIII века. На стенах висели в полагающемся количестве дурно написанные картины. Покровитель городка, изображенный во весь рост, был нарисован столь дряхлым и отвратительным на вид, что, конечно, ни одна уважающая себя женщина даже не подумала бы его совращать; а если бы нашлась такая, это явилось бы чудом еще более поразительным, чем воля святого к сопротивлению. На других картинах были изображены истязания мучеников и Страшный суд с тщательно выписанными устрашающими деталями.
Но одна картина, висевшая под самым нефом, приковала к себе взор Артура. Это было расцвеченное фантазией художника изображение Хуниперо Серра, проповедующего святое слово дикарям. Должен сознаться, что внимание молодого человека привлек не героический и добродетельный миссионер и не сентиментальный сюжет картины; он глядел на грациозную полунагую девушку-индианку, в покаянном, по-детски трогательном порыве склонившуюся у ног отца Хуниперо Серра. Во взгляде этой девушки было столько мольбы о прощении, а греховность так не вязалась с поэтическим обликом этого невинного и беспомощного существа, что Артур почувствовал, как сердце заколотилось у него в груди. Быстро отвернувшись, он стал рассматривать другие картины; но взгляд молодой индианки не давал ему покоя, словно преследовал его. Я, кажется, уже предупреждал читателя, что затронуть душу Артура было нелегко. Хоть он и был наделен от природы впечатлительностью и поэтическим воображением, ни атмосфера храма, ни самый замысел картины не оказали на него ни малейшего действия. И все же — полумашинально — он опустился на скамью, положил руки на дубовые перила и склонил на них голову. В эту минуту пухлая рука легла ему на плечо.
Артур резко обернулся; встретив сострадательный взгляд священника, он был в одно и то же время растроган и раздосадован.
— Не сердись, дитя мое, — ласково сказал отец Фелипе. — Я, должно быть, прервал твои мысли.
Несколько более резко, чем обычно в беседе со священником, Артур пояснил, что задумался о сложном юридическом казусе.
— Ах, вот что! — тихо откликнулся священник. — А почему же у тебя на глазах слезы, дон Артуро? Нет, здесь что-то другое! — добавил он про себя, взяв молодого человека под руку и медленно ведя его в выходу из храма в сад, озаренный солнцем.
Глава 5, В КОТОРОЙ ДОННА МАРИЯ ПРОИЗВОДИТ ДОЛЖНОЕ ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Ранчо Блаженного Рыбаря глядело прямо в море, как то и полагалось ему. Если покойный владелец ранчо обнаружил подлинное религиозное рвение, выбирая место для постройки дома, то его прелестная вдова проявила не менее глубокий здравый смысл в совершенствовании своего обиталища и внесла в первоначальный план много непредусмотренных практических улучшений. Суровый абрис замкнутого в глухой ограде низкого квадратного строения из необожженного кирпича был смягчен и приукрашен женской фантазией. Черепичная крыша как бы вытянулась вперед к фасаду, чтобы прикрыть обширную веранду, опирающуюся на увитые диким виноградом колонны, а коридор с креслами для отдыха, наперекор всем испанским обычаям, был преобразован во внешнюю галерею. Внутренний дворик был уничтожен совсем. Чтобы ослабить сумрачное впечатление от тяжеловесной мексиканской архитектуры, на помощь были призваны веселые французские ситцы, изящные кружевные тюли, яркие цветные драпировки. Веранда была уставлена бамбуковыми креслами и кушетками — новинками из Китая; полосатый венецианский тент приглушал сверкание моря. При всем том донна Мария, вынужденная считаться с общественным мнением, которое неодобрительно взирало на все эти новшества и даже склонно было рассматривать их как прямое нарушение вдовьего траура, не рисковала полностью рвать с традициями. Если в одном углу ее гостиной стояло фортепьяно, то в другом была арфа. Если на крышке фортепьяно можно было найти свежеразрезанный роман, то на мраморном столике посреди гостиной лежал, для всеобщего обозрения, требник. Если на камине красовались богато украшенные французские часы, на которых бронзовая пастушка легкомысленно отсчитывала быстротекущее Время, то чугунное распятие на стене напоминало гостям о Вечности.
Миссис Сепульвида была все утро дома — ждала гостя. Она лежала в манильском гамаке, привешенном к деревянным стойкам веранды; лицо ее, скрытое за сеткой гамака, можно было разглядеть лишь наполовину; в другом конце гамака виднелся кончик крохотного ботинка. Не нужно думать, что донна Мария намеревалась принять своего гостя, лежа в гамаке, — ничего подобного; она приказала слугам известить ее в ту же секунду, как только незнакомый caballero покажется на дороге, ведущей к дому. Не скрою от читателя, что донна Мария, вопреки совету, данному Артуром, успела рассказать во всех подробностях происшествие у Соснового мыса не только своим близким подругам, но также и всем домочадцам. Ранняя стадия женского интереса к представителю мужского пола характеризуется чрезвычайной болтливостью. Лишь позже, когда женщина начинает понимать, что увлечение ее серьезно, она делается скрытной и молчаливой. Сейчас, на второй день после приключений, донна Мария готова была простодушно повествовать о своем герое всем и каждому.