Только один человек знал, что Грейс ушла с Филипом, — это был Гэбриель Конрой. Когда он проснулся на рассвете, то нашел клочок бумаги, пришпиленный к одеялу; на нем было написано карандашом:
«Боже, благослови дорогого брата и сестренку и сохрани им жизнь, пока мы с Филипом не придем назад».
Рядом лежало немного еды; как видно, Грейс собирала прощальный подарок, экономя его из своего скудного рациона. Гэбриель немедленно присоединил эти крохи к своему запасу.
Потом он принялся нянчить сестренку. При своей природной жизнерадостности Гэбриель был еще наделен особым умением развлекать детей, скорее даже не умением, а талантом. Этот молодой человек имел все данные, чтобы стать первоклассной нянькой или сиделкой. Физическая сила сочеталась в нем с нежностью, густой рокочущий голос рождал доверие, руки были умелыми и твердыми, к широкой груди невольно хотелось припасть. Так уж повелось с самого начала их изнурительного похода, что матери поручали его заботам своих детей, старухи умирали у него на руках, и каждый, кто в чем-либо нуждался, шел к нему за помощью. Никому не приходило в голову благодарить Гэбриеля, да и сам он не ждал ни от кого благодарности. Даже не помышляя, что творит добро, он не придавал своим поступкам ни малейшего значения. Как это и бывает в подобных случаях, остальные думали, что ему виднее, и ценили его доброту не больше, чем он сам. Мало того, принимая услуги Гэбриеля, они взирали на него при этом с некоторым снисходительным сожалением.
— Олли, — сказал он, слегка подбрасывая сестренку на руках, — что ты скажешь, если я подарю тебе хорошую куколку?
Олли широко раскрыла свои голодные глазенки и кивнула, выражая полное согласие и удовольствие.
— Красивую куколку с мамой, — продолжал Гэбриель. — Мама будет нянчить куколку, как настоящего ребеночка, а ты будешь ей помогать. Хочешь?
Предложение нянчить куколку вдвоем, видимо, заинтересовало Олли. Это была новинка.
— Тогда братец Гэйб тебе ее достанет. А Грейси куда-нибудь уйдет от нас; иначе не будет места для мамы с куколкой.
Олли сперва запротестовала, но потом, любопытная, как все женщины, даже когда они умирают с голоду, захотела поглядеть на новую куклу. Из благоразумия она все же спросила:
— А кукла не голодная?
— Эта кукла никогда не бывает голодной, — заверил ее Гэбриель.
— Вот как! — откликнулась довольная Олли.
Тотчас же наш хитрец разыскал несчастную миссис Дамфи.
— Вы совсем извелись со своей малюткой, — сказал он, погладив сверток у нее на руках и потрепав за щечку воображаемого младенца. — По-моему, детям лучше, когда они вместе. Боже мой, как похудела ваша крошка. Надо что-нибудь придумать. Пойдемте-ка с ней к Олли; девочка вам немного подсобит. Побудьте у нас до завтра.
Завтрашний день был для миссис Дамфи пределом, за который не переступало ее воображение.
Пока что вместе со своим свертком она перебралась в хижину Гэбриеля, и Олли получила требуемое развлечение. Возможно, что человек более утонченный и наделенный более ярким воображением не решился бы на столь трагическую инсценировку; Гэбриель же был доволен, что разрешил стоявшие перед ним трудности. Олли не спрашивала, куда ушла Грейс, и была вместе с миссис Дамфи занята делом. Сменяя одна другую, они нянчили свернутое одеяло. Девочка, готовя себя для Будущего, забыла о Настоящем; несчастная мать погружалась в воспоминания о Прошлом. Не думаю, чтобы кто-либо еще сумел без содрогания наблюдать, как Олли и миссис Дамфи урывали крохи от своей еды для несуществующего ребенка, но Гэбриель, как я уже сказал, был режиссером этого представления, а чтобы оценить зрелище по достоинству, нужно находиться в зрительном зале.
В полдень скончался истерический юноша, двоюродный брат Гэбриеля. Гэбриель навестил соседей, чтобы подбодрить их. Ему отчасти удалось это; во всяком случае, он вдохновил их златоуста на новые увлекательные рассказы. В четыре часа дня, когда Гэбриель отправился к себе, мертвое тело все еще оставалось непогребенным.
Темнело. Втроем они коротали время у очага, когда с миссис Дамфи вдруг что-то приключилось. Она выронила сверток, руки ее бессильно упали, взгляд остановился. Гэбриель окликнул ее, потом потряс за плечо, но женщина не слышала его призыва. Олли зарыдала.
Плач девочки пробудил миссис Дамфи. По-прежнему не двигаясь, она заговорила, но каким-то странным, не своим голосом.
— Слышите? — Гэбриель сделал знак Олли, и та замолкла. — Они едут!
— Кто? — спросил Гэбриель.
— Спасатели.
— Где же они?
— Далеко, очень далеко. Только еще выезжают. Я вижу их: двенадцать мужчин на лошадях, навьюченных припасами. Их ведет американец; остальные все иностранцы. Они едут к нам, но они еще далеко. Ох, как далеко!
Гэбриель сидел, устремив взгляд на женщину, ни словом не прерывая ее. Она замолкла; можно было подумать, что она умерла. Потом заговорила снова:
— Солнце светит, пташки поют, трава зеленеет на дороге. Но они еще далеко. Ох, как далеко!
— Знаете вы кого-нибудь из них? — спросил Гэбриель.
— Нет.
— А они знают нас?
— Нет.
— Почему же они едут сюда и откуда известно им, что мы здесь?
— Тот, кто ведет их, видел нас.
— Видел?
— Да, во сне.
Гэбриель присвистнул и поглядел на сверток с воображаемым младенцем. В речах безумной женщины могло быть нечто сверхъестественное или провидческое, — это Гэбриель допускал, но чтобы неведомый ему мужчина, не страдающий к тому же от голодного бреда, тоже оказался провидцем — это уж слишком! Все же, собрав весь свой оптимизм и природное добродушие, он спросил:
— Каким путем они поедут?
— Сперва по цветущей долине, потом берегом сияющей на солнце реки. Они перевалят через горы и вступят в другую долину, которая обрывается круто вниз к бурному потоку. Вот он рядом, бежит по камням. Взгляните на эту долину! Вон там, за снежным пиком! Вся в цветущей зелени! В каплях дождя! Ну поглядите же! Вон там!
Она указала пальцем на север, где лежали грозные снега.
— А сами вы не можете отправиться туда? — спросил практически мыслящий Гэбриель.
— Нет.
— Почему?
— Я должна обождать свою малютку. Она придет за мной сюда. Она будет искать меня.
— Когда она придет?
— Завтра.
Это столь полюбившееся ей слово она вымолвила в последний раз. Ее малютка пришла за ней вскоре после полуночи, пришла озаренная светом, которого не приметил Гэбриель. Отблеск его вспыхнул в гаснущих глазах несчастной безумной матери, когда она, привстав, простерла исхудалые руки навстречу своему дитяти — и упала мертвой.
Взяв с пола свернутое одеяло, Гэбриель положил его на грудь покойнице. Потом побежал в соседнюю хижину.
По причине, оставшейся нам неизвестной, он только лишь заглянул в хижину, а внутрь не вошел. Он никогда никому не рассказывал, что он там увидел; назад он шел шатаясь, белый как мел, с остановившимися от ужаса глазами. Одна только мысль владела им — бежать, бежать прочь от проклятого места. Он нырнул в свою хижину, схватил в охапку перепуганную, плачущую Олли и с отчаянным воплем: «Боже, спаси нас!» — пропал во тьме.
Глава 4. ПРИРОДА УКАЗЫВАЕТ ПУТЬ
К северу от каньона лежал крутой водораздел, похожий на могильник. Два путника медленно карабкались по его запавшему белому склону. К концу дня они перевалили через гребень и сделали остановку; два черных силуэта обрисовались на фоне закатного неба. То были Филип и Грейс.
Как ни была Грейс изнурена голодом и путешествием, личико ее, порозовевшее сейчас в лучах заходящего солнца, светилось прелестью. Дурно сидевшее мужское платье преобразило ее в мальчика, но не могло полностью скрыть очарование ее фигуры. Филипу отчетливо были видны длинные ресницы, осенявшие темные глаза девушки, и безукоризненный овал ее лица; он мог даже разглядеть пару-другую веснушек на ее чуть вздернутой верхней губе. Отчасти, чтобы прийти на помощь Грейс, отчасти, чтобы проявить нежность, он обнял ее за талию. Потом поцеловал ее. Возможно, что поцелуй был чисто машинальным. Тем не менее Грейс, с характерной для женской природы практичностью, немедля задала ему вопрос, который задавала уже не раз: