В анатомический музей,А для романтиков-друзейНа пепельницу череп.
И с честной горечью в кровиМы умирали от любви,Какой теперь не верят…
Но эти выпады рекиБывали слабы и мелкиИ зачастую личны.
Такая ж сила, как любовь,Не часто проливала кровь,Удержана приличьем.
V
Что принимал я сорок летЛишь за черемуховый цвет,За вербные початки —
Все нынче лезет в арсенал —Вполне военный матерьял —Подобие взрывчатки.
И это страшное сырьеВ мое ворвалось бытиеВ зловещей смертной маске,
Готово убивать и мстить,Готово силой рот закрытьСостарившейся сказке.
Но я не знаю, как мне жить,И я не знаю, как мне быть:Травиться иль опиться,
Когда ядро в любом цветке,В любом точеном лепесткеГотово расщепиться.
VI
У нас отнимут желтый клен,У нас отнимут горный склонИ капли дождевые.
Мы больше не поверим им,Мы с недоверием глядим.Ведь мы еще живые.
Мы ищем в мире для себя,Чему бы верили, любя,И наших глаз опорой
Не будут лилий лепесткиИ сжатые в руках рекиЗадумчивые горы.
Но нам оставят пульс планет,Мерцающий небесный свет,Почти что невесомый,
Давленье солнца и луны,Всю тяжесть звездной тишины,Так хорошо знакомой.
Мы ощущали ярче всехЗначенье этих светлых вех,Их странное давленье.
И потому для наших мукОставят только свет и звукДо светопреставленья
Ведь даже в тысячу вековНам не исчерпать всех стихов,Просящихся на перья.
И, потеряв привычный мир,Мы требуем для арф и лирОсобого доверья.
VII
Все то, что знал любой поэтНазад тому пять тысяч лет,Теперь ученый-физик,
Едва не выбившись из сил,Лабораторно воскресил,Снабдил научной визой.
Ему медали и венки,Забыты древние стихи,Овидия прозренье,
Что удивить могло бы свет,Как мог вместить его поэтВ одно стихотворенье.
И слишком страшно вспоминать,Как доводилось умиратьЧудесным тем провидцам.
Их отправляли много разКончать пророческий рассказВ тюрьму или в больницу.
И в наши дни науке дан,Подсказан гениальный планКаким-нибудь Гомером.
И озаряют сразу, вдруг,Путь положительных наукЕго стихи и вера,
Его могущество и власть,Которым сроду не пропасть,Навек не размельчиться,
Хотя бы все, что под рукой,Дыша и злобой и тоской,Желало б расщепиться.
VIII
И раньше Божия рукаКарала мерзости греха,Гнала из рая Еву.
И даже землю сплющил Бог,Когда Он удержать не могПрорвавшегося гнева.
Быть может, у природы естьЖеланье с нами счеты свестьВ физическом явленье
За безнаказанность убийц,За всемогущество тупицИ за души растленье.
За всю людскую ложь, обман,Природа мстить любой из странУже давно готова.
За их поруганную честьГотовит атомную месть,Не говоря ни слова.
IX
У всех свое добро и зло,Свой крест и кормчее весло.Но есть закон природы.
Что всех, кого не свалит с ног,Тех разгоняет жизни токК анодам и катодам.
Родится жесткий разговорБольному сердцу вперекорО долге и о славе.
Но как же сплавить те мечтыИ надмогильные крестыВ кладбищенской оправе?
И это, верно, не про насТот умилительный рассказИ Диккенса романы.
Ведь наши версты велики,Пещеры наши глубокиИ холодны лиманы,
И в разности температурГренландии и Эстремадур —Такая есть чрезмерность,
Что каждому не хватит сил,Чтоб мог, умел и воскресилСвою былую верность,
Чтоб были снова заодно.Не называли жизни дноБлагоуханным небом.
А если это не дано —Не открывали бы окно,Не подавали хлеба.