И кости мне ломал приклад,Чужой сапог.И я побился об заклад,Что не поможет Бог.
Ведь Богу, Богу-то зачемГалерный раб?И не помочь ему ничем,Он истощен и слаб.
Я проиграл свое пари,Рискуя головой.Сегодня — что ни говори,Я с вами — и живой.
* * *
Ушло почтовой бандеролью,С каким-то траурным клеймомВсе то, что было острой больюИ не бывало вовсе сном.
Скорей бессонницей, пожалуй,Или рискованной игрой,Затеянной метелью шалойЗемною зимнею порой.
Со мною, все еще мальчишкой,Еще витавшим в облаках,Ушло все то, что было слишкомИ не удержано в руках,
Что было вырванной страницейИз сердца, что меня потомЧуть не направило в больницу,В ближайший сумасшедший дом.
Все малолетнее, родноеИ так тревожен дальний путь,Что сердце вздрагивает, ноетИ до утра не даст уснуть.
* * *
Кто домик наш, подруга,Назвал пустой мечтой,Обвел Полярным кругом,Магической чертой?
Кто дверь в него, подруга,Заколотил крестом,Завеял дымной вьюгойВ урочище пустом?
И хохотало эхоСреди немых лесов,Как радиопомехаДля наших голосов.
Какое же страданьеГотовят нам за то,Что, людям в назиданье,Доверием свиданьяМы стерли быль в ничто?
НОЧНАЯ ПЕСНЯ
Бродят ночью волчьей стаей,К сердцу крадутся словаВой звериный нарастает,Тяжелеет голова.
Я запомнил их привычкуПодчинения огнюЯ возьму, бывало, спичку,Их от сердца отгоню.
Изловлю в капкан бумажныйИ при свете, при огнеЯ сдеру с них шкуру дажеИ распялю на стене.
Но, едва глаза закроюИ залягу в темноту,Вновь разбужен волчьим воем,И опять невмоготу.
И не будет мне покояНи во сне, ни наявуОттого, что этим воем,Волчьим воем — я живу.
* * *
Я мальчиком умру,И, верно, очень скоро.На ангельском пируЯ слышал разговоры,
Что, дескать, на землеТаким не будет места.Напрасно столько летИх молча ждут невесты.
От этих жениховНевестам мало проку,Дорогою стиховОни зайдут далеко.
Им взрослыми не стать,Не выучиться жизниИх детская мечтаНе обретет отчизны
* * *
Не успокоит, не согреет,Не утишит обид и бедЗари, смешавшейся с кипреем,Малиновый тяжелый цвет.
О, потерпи еще немного,Слезой стеклянною блесни,Слабеющие руки БогаНад горизонтом подними,
Чтоб, каменея в двоеперстномБлагословляющем кресте,Он был, как твой двойник и сверстник,В рожденье, жизни и мечте…
* * *
Вся даль весенняя бродила,По всей земле искала брод.Деревья терла пенным мыломИ их несла в водоворот.
Исторгнутые смертной мукой,Прощанья слышались слова.И корни, как чудовищ руки,Тянули к небу дерева.
Рыданья, хрипы, междометьяСредь воя, шума, суеты,Когда их вездесущий ветерСбивал по-своему в плоты.
Тащил вперед на перекаты,И рвал одежду им в клочки,И гнал, как гонят в бой солдата,Вниз по течению, в толчки.
И, черной ошалелой массойНаваливаясь на скалу,Они с рычаньем несогласнымНыряли в утреннюю мглу.
* * *[28]
Он пальцы замерзшие греет,В ладонь торопливо дыша;Становится все быстрееПоходка карандаша.
И вот, деревянные ногиДвигая, как манекен,По снегу, не помня дороги,Выходит на берег к реке,
Идет к полынье, где теченьеУскорили родники,Он хочет постигнуть значеньеДыхания зимней реки.
И хриплым, отрывистым смехомПриветствует силу свою.Ему и мороз не помеха,Морозы бывают в раю.
* * *
Белое небо. Белые снега.Ходит по ущельям девочка-пурга.
вернуться
28
Написано в 1949 году на Колыме, на ключе Дусканья. Это — самое колымское мое стихотворение. Я помню, где оно писалось в ноябре сорок девятого года на замерзшем ключе Дусканья. Я шел по зимнему льду — а до больницы, где я работал, было километров пятнадцать. Помню скалу, полынью, от которой валил белый пар, и как я едва отогрел руки, чтобы нацарапать на клочке бумаги, стирая выступивший иней, это самое стихотворение.