Все это ведь не точка зреньяХудожника, его перо,А лишь манера размышленьяНад тем, что — зло и что — добро.
Поэт — не врач, он только донор,Живую жертвующий кровь.И в этом долг его, и гонор,И к человечеству любовь.
Навек запомненную мноюПережитую злую быльПеред знакомою луноюЯ высыпаю прямо в пыль
Перебираю, как влюбленный,Наивный рыцарский словарь,Комки суждений запыленныхИ птичий слушаю тропарь.
Чего хочу? Чтобы писалось,Чтобы не кончился запой,Чтоб сердце век не расставалосьСо смелостью и прямотой.
И чтобы стих, подчас топорный,Был точен — тоже как топорУ лесорубов в чаще черной,Валящих лес таежных гор.
И чтоб далекие удары,И вздохи лиственниц моихЛожились в такт с тоскою старой,Едва упрятанною в стих.
* * *
Мы отрежем край у тучиОстрым ветром, как ножом,И десяток ив плакучихМы на случай сбережем.
Нам нужней краюха хлеба,Но и туча — не пустяк,Но и туча — благо неба,Если жизнь у нас в гостях.
Мы опустим тучу ниже,Зацепив за ветки ивНебо, небо будет ближе,Ближе каждому, кто жив.
Чтоб плакучих ив не вышеБыл свинцовый потолок,Чтоб рукой к холодной крышеПрикоснуться каждый мог.
Мы в ущелье — точно домаИ забыли целый свет.Нам не страшен грохот громаИ зубчатых молний след.
ИСПОЛНЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ
В избе дородная хозяйка,Лоснящаяся, как зверь,Кладет на койку балалайкуИ открывает смело дверь.
Она встречает нас как надо,Как полагается врагу,Как героиня Илиады,Она хватает острогу.
Но, приглядевшись к выраженьюУсталых лиц, голодных глаз,Берет назад свое движеньеИ не глядит уже на нас.
А загремев в печи ухватом,Горячий черпает нектар,Щекочет ноздри ароматомГустой качающийся пар.
И, как гомеровская баба,Она могуча и сильна.И нам, измученным и слабым,Чудесной кажется она,
Когда, сменив в светце лучину,Мурлыча песню, шерсть прядет,И плечи кутает в овчину,И вытирает жаркий пот,
И, засыпая над работой,Не совладавши с дремотой,Храпит, и в блеске капель потаПреображается святой.
Мы дружно чавкаем над мискойИ обжигаем супом рты,И счастье к нам подходит близко,И исполняются мечты.
* * *[37]
Жизни, прожитой не так,Все обрезки и осколкиЯ кидаю на верстак,Собирая с книжной полки.
Чтоб слесарным молоткомИ зазубренным зубиломСбить в один тяжелый комВсе, что жизнь разъединила,
Чтобы молот паровойУтюгом разгладил за день,Превратил бы в лист живойБез кровоточащих ссадин.
* * *
Стихи? Какие же стихиГодятся для такого дела,И где хранить черновики,За пазухой, на голом теле?
Какой тоске отдать черед,Каким пейзажам предпочтенье,Какое слово не солжет,Не выйдет из повиновенья?
И кто же так, как я, пойметВсе одиночество рассвета,Кто в рот воды не наберетИ не поплатится за это?
* * *
Все молчит: зверье, и птицы,И сама весна.Словно вышла из больницы —Так бледна она.
В пожелтевшем, прошлогоднемТравяном тряпьеПриползла в одном исподнем,Порванном белье.
Из ее опухших десенВыступает кровь.Сколько было этих весен,Сколько будет вновь?
* * *
Мне в желтый глаз ромашкиМучительно и тяжкоВглядеться иногда,
Когда с душевной дрожьюИду неспелой рожьюВдоль черного пруда.
Я помню, как невзгоду,Морщинистую водуСтареющих озер
И гроздьями рябиныНависшие рубиныНа белых шеях гор.
Глядеть, глядеть, как в воду,В погоду и в природуИ там искать ответ