И в половодье, как в метели,Взлетают пенные цветы,Льняной растрепанной кудельюВ меня швыряют с высоты.
А я — я тут же. на коленях,Я с Богом, кажется, мирюсь.На мокрых каменных ступеняхЯ о спасении молюсь.
* * *
Лезут в окна мотыльки,Окружая лампу,Зажигают светлякиОсвещенье рампы.
Лес приподнят до небесБлижнею горою,Возбуждая интересК главному герою.
Затрепещут листья вдругДождались момента:Словно тысячами рукБьют аплодисменты.
Сосны, сучьями маша,Гнутся в пантомиме,Открывается душаЯвственно и зримо:
Устремленье к облакам,Растопырив руки,И привязанный к ногамГруз земли и муки.
И по грифелю доскиНеба грозовогоПишут молнии мелкиЯростное слово.
И, стирая с неба лучТряпкою сырою,Выжимают дождь из тучНад моей горою.
* * *
Тесно в загородном мире.Тесно так, что нет житья,Но не уже и не ширеРельс дорожных колея.
Обозначенной дорогиПараллельные черты,Человеческие ноги,Стрелки, шпалы и мосты…
И по шалым листьям палымДождик палочкой стучит,И по шпалам бьет устало,По песочку шелестит.
* * *
В природы грубом красноречьеЯ утешение найду.У ней душа-то человечьяИ распахнется на ходу.
Мне близки теплые деревья,Молящиеся на восток,В краю, еще библейски древнем,Где день, как человек, жесток.
Где мир, как и душа, остуженПокровом вечной мерзлоты,Где мир душе совсем не нуженИ ненавистны ей цветы.
Где циклопическое окоТак редко смотрит на людей,Где ждут явления пророкаСолдат, отшельник и злодей.
АВВАКУМ В ПУСТОЗЕРСКЕ[40]
Не в бревнах, а в ребрахЦерковь моя.В усмешке недобройЛицо бытия.
Сложеньем двуперстнымПоднялся мой крест,Горя в Пустозерске,Блистая окрест.
Я всюду прославлен,Везде заклеймен,Легендою давнейВ сердцах утвержден.
Сердит и безуменЯ был, говорят,Страдал-де и умерЗа старый обряд.
Нелепостей этотЛюдской приговор:В нем истины нетуИ слышен укор.
Ведь суть не в обрядах,Не в этом — вражда.Для Божьего взглядаОбряд — ерунда.
Нам рушили веруВ дела старины,Без чести, без меры,Без всякой вины.
Что в детстве любили,Что славили мы,Внезапно разбилиСлужители тьмы.
В святительском платье,В больших клобуках,С холодным распятьемВ холодных руках.
Нас гнали на плаху,Тащили в тюрьму,Покорствуя страхуВ душе своему.
Наш спор — не духовныйО возрасте книг.Наш спор — не церковныйО пользе вериг.
Наш спор — о свободе,О праве дышать,О воле ГосподнейВязать и решать.
Целитель душевныйКарал телеса.От происков гневныхМы скрылись в леса.
Ломая запреты,Бросали словаПо целому светуИз львиного рва.
Мы звали к возмездьюЗа эти грехи.И с Господом вместеМы пели стихи.
Сурового БогаГремели слова:Страдания много,Но церковь — жива.
И аз, непокорный,Читая Псалтырь,В Андроньевский черныйПришел монастырь.
Я был еще молодИ все перенес:Побои, и голод,И светский допрос.
Там ангел крыламиОт стражи закрылИ хлебом со щамиМеня накормил.
Я, подвиг приемля,Шагнул за порог,В Даурскую землюУшел на восток.
На синем АмуреМолебен служил,Бураны и буриЕдва пережил.
Мне выжгли морозомКлеймо на щеке,Мне вырвали ноздриНа горной реке.
Но к Богу дорогаИзвечно одна:По дальним острогамПроходит она.
И вытерпеть БогаПронзительный взорНемногие могутС Иисусовых пор.
Настасья, Настасья,Терпи и не плачь:Не всякое счастьеВ одеже удач.
вернуться
40
Написано в 1955 году в поселке Туркмен Калининской области. Одно из главных моих стихотворений. Формула Аввакума здесь отличается от канонической. Стихотворение мне особенно дорогое, ибо исторический образ соединен и с пейзажем и с особенностями авторской биографии.
Стихотворение это, маленькая поэма, дорого мне и тем, что в нем убедительно опровергнута необязательность взгляда Маяковского («Как делать стихи») на короткую строку в русской поэзии.