Чтоб нам рассказывать про горы,Болота, реки, камни, мхи,Каким едва ли будут впоруМои стесненные стихи.
Он нам годится для параболИносказательных речейВ игре запутаннейших фабулСреди стосуточных ночей.
* * *
Какая в августе весна?Кому нужна теперь она?Ведь солнце выпито до днаЛиствою, пьяной без вина.Моя кружится голова,И пляшет пьяная листва.Давно хрупка, давно желтаЗемная эта красота.И ходит вечер золотойВ угрюмой комнате пустой.И осень бродит на двореИ шепчет мне о сентябре.Гляжу на наши небеса.Там невозможны чудеса.Давно уж темной пеленойПокрыто небо надо мной.И с небосвода дождик льет,И безнадежен небосвод.И осень, — видно, из нерях,И мной задержана в дверях.Таких не видывал грязнульПрошедший солнечный июль.И если б я хотел и мог,Я б запер двери на замок.Не может время мне помочьОбратно лето приволочь.И все же в сердце зажженаВесна.
* * *
Мне недолго побледнетьИ навек остолбенеть.
Если ж только не умру,То продрогну на ветру.
Впрочем, что мне гореватьИ держаться за кровать.
Если даже шар земнойБудет вовсе ледяной,
Я мороза не боюсь.Я слезами обольюсь.
Мои слезы — горячи,У меня глаза — лучи.
У меня в разрезе ртаЗатаилась теплота.
Пусть сорвется с языкаРаскаленная тоска.
Пусть она расплавит ледВсех арктических широт.
Я к любому подойду,Будто где-нибудь в саду,
Крепко за руку возьмуИ скажу в лицо ему:
Я, товарищ, инвалид.У меня душа болит.
Все, что знал когда-то я,Те скрижали бытия,
Правду жизни, правду льдаЯ запомнил навсегда.
И пойду домой — слепой,Возвышаясь над толпой.
Палку высуну вперед,Пробираясь сквозь народ.
Не безумный, не немой,Я иду к себе домой.
* * *
Пускай за нас расскажут травы,Расскажут камни и снега,В чем были правы, в чем не правыИ в чем была права пурга.
Пускай за нас расскажут птицы,Что нынче, в поисках кормов,Слетелись около столицы,Ее старинных теремов.
Пускай же, горбясь и сутулясь,Ероша перья на спине,Они летят вдоль наших улиц,Отлично видимые мне.
Им снег полезней манной каши,Им лед — блаженство и уют.Они, как я, из синей чашиХолодный воздух жадно пьют.
* * *
Ты слишком клейкая, бумага,И от тебя мне не отстать,Не сделать в сторону ни шагу,Не опуститься на кровать.
Ведь страшно ей проснуться белой,Какой ложилась ввечеру,И быть от солнца пожелтелойИ выгоревшей на ветру.
Уж лучше б все она стерпела,Ходя в любых черновиках,Лишь только б ей не быть без делаИ не остаться в дураках.
И хорошо, что есть чернила,Чтобы услышанное мной,Бумага свято сохранилаИ увела на свет дневной.
* * *
Ты видишь, подружка,Что облака стружкаПросыпана на небеса.
А ветра здесь нету,Чтоб вынести этуВихрастую стружку в леса.
Что лайковой ивыЦветных переливовПод солнцем сегодня не счесть.
Что листья гак липки,А ветки так гибки,Что можно их в косы заплесть.
А елки зубчатыхЗеленых перчатокНе снимут, не сбросят весной,
И нынче и преждеВсе в зимней одеждеВстречают и холод и зной.
Но время пролитьсяНевидимой птицыВесеннему пенью, и вот
Звенит поднебесьеЗнакомою песней, —И жаворонок поет…
* * *[57]
В воле твоей — остановитьЭтот поток запоздалых признаний.В воле твоей — разорвать эту нитьНаших воспоминаний.
Только тогда разрывай до конца,Чтобы связавшая крепко вначале,Если не судьбы, то наши сердца,Нить, как струна, зазвучала…
вернуться
57
Это стихотворение, написанное в 1956 году в Калининской области, — предмет моего детского тщеславия. Мне казалось, что я достиг совершенства в лаконизме, новизне, остроте лирической темы, поставил и решил вопросы происхождения искусства. В своем детском тщеславии я полагал, что эти восемь строк — оптимальный, по мнению Пастернака, размер для русского лирического стихотворения — не уступают пушкинскому «Я вас любил». Стихотворение было опубликовано журналом «Юность» и осталось вовсе незамеченным.