Но вот ты наконец отмыто,Металлом желтым становясь,Все камешки с тебя отбиты,Земная вычищена грязь.
Ты замерцаешь желтым светом,Тишайшим светом золотым,Прохожим солнцем разогрето,Сравниться хочешь с ним самим.
Еще в покое все земное,Еще не вырвался гудокВ глухое царство ледяноеМедвежьих и людских берлог.
Пустуют синие дороги,И небосвод отменно чист,Висит перед глазами БогаВесь мир как ватмановский лист.
Еще без третьих измеренийОн весь как плоскость, как чертеж,Предшествующий сотворенью,На землю вовсе не похож.
Любое в нем чертою резкойСебя граничит от других,Он разноцветен, точно фреска,В такой перед гудочный миг.
Похолодеет вдруг рука,И кровь с лица мгновенно схлынет,И смертная дохнет тоскаТяжелой горечью полыни.
Я умолкаю. Я клянусь,Беззвучно шевеля губами,Что я еще сюда вернусь,Еще вернусь сюда — за вами!
Челнок взлетает от рывковПотоку поперек.Вверх по течению вековПлывет челнок.
Дрожит, гудит упругий шест,Звенит струной,Сама история окрестПередо мной.
На устье — электронный мир,Пришедший в города,Шекспир, колеблющий эфир,Тяжелая вода…
Еще недавно видел челнНе цепи гор,А золотых пшеничных волнЗемной простор.
Но мир кормилицы-земли,Крестьянский быт —Уже исчез внизу, вдалиИ мглой покрыт.
Сейчас в охотничьем веку,В глухой тайгеЯ верю петле и силку,Трехзубой остроге,
Шесту, что согнут словно лук,Чтоб без веслаБыл пущен тетивою рукЧелнок-с грела.
Уж недалек конец пути —Реки исток,И я назад могу идтиНа веслах строк.
Чтоб к устью лодку привестиРечной волнойНа историческом путиСудьбы земной.
Ей даст дорогу пароходВ порту морском.Взовьется гидросамолетНад челноком.
Челнок взлетает от рывковПотоку поперек,Вверх по течению вековПлывет челнок…
1957
Каюр — не просто проводникНавьюченных оленей,Он — чтец лесных и горных книг,Скрижалей поколений.
Он знает, как скрипят пески,Подтачивая скалы,Как наползают ледникиНа горло перевала.
Как по ущельям ручейкиПроносятся галопом,Меняя русло у рекиИ нам грозя потопом.
Природы музыка тонка,Сложны фиоритуры,Но их почувствует рекаИ передаст каюру.
1957
Когда утих стодневный ливеньИ горы обрели язык,Явился мамонтовый бивень,Камнями выбеленный клык.
Он найден был в ущельях голых,Едва расчищен был обвал,И рассудительный геологЕго сокровищем назвал.
И бивень древностью пещернойВ людской отправится музей,Чтобы судьбой его ущербнойЗалюбовался ротозей.
Чтоб по единой кости этойОпределялась бы без словВся крепость мощного скелета,Вся сила мускульных узлов.
Тот мамонт выл, дрожа всем телом,В ловушке для богатырей,Под визг и свист осатанелыйПолулюдей, полузверей,
Чьи сохли рты от жажды крови,Чьи междометья, не слова,Летели в яму в хриплом реве,В косноязычье торжества.
Он, побиваемый камнями,И не мудрец и не пророк,А просто мамонт в смертной яме,Трубящий в свой роландов рог, —
Он звал природу на подмогу,И сохло русло у реки,И через горные отрогиПеремещались ледники.
1957
Тороплюсь, потому что старею,Нынче время меня не ждет,Поэтическую батареюЯ выкатываю вперед.
Чтоб прицельные угломерыДобирались до подлеца,Подхалима и лицемера,Чернокнижника и лжеца.
вернутьсяНаписано в 1956 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради».
вернутьсяНаписано в 1954 году в Калининской области, в поселке Туркмен.
вернутьсяНаписано в 1957 году в Москве. Одно из «постколымских» стихотворений. Здесь — две новинки, две находки, две новых поэтических истины. Первая — челнок-стрела, пущенная тетивой рук, а вторая — путешествие вверх веков.
Удовлетворяет меня и в ритмическом отношении. Единственное мое стихотворение, которое по просьбе редактора было расширено. Сейчас печатается по первоначальному истинному тексту.
вернутьсяНаписано в 1957 году в Москве. Продолжает серию «постколымских» стихов.
вернутьсяСтихотворение написано в Москве в 1957 году. Одно из «постколымских» обязательных для меня стихотворений. Полностью соответствует моей тематике и поэтике.
вернутьсяНаписано в 1957 году в Москве и относится к «постколымским» стихотворениям итогового характера в поэтическом смысле. В сборник включено для «полноты характеристики». У меня нет стихотворений, написанных прямой наводкой, со столь малой аллегоричностью, без подтекста. «Прямой наводкой» нравится поэтам, далеким от поэзии.