Выбрать главу

* * *[179]

Я думаю все время об одном —Убили тополь под моим окном.
Я слышал хриплый рев грузовика,Ему мешала дерева рука.
Я слышал крики сучьев, шорох трав,Еще не зная, к го не прав, кто прав.
Я знал деревьев добродушный нрав,Неоспоримость всяких птичьих прав.
В окне вдруг стало чересчур светло —Я догадался: совершилось зло.
Я думаю все время об одном —Убили тополь под моим окном.

1963

* * *[180]

Я вовсе не бежал в природу,Наоборот —Я звезды вызвал с небосвода,Привел в народ.
И в рамках театральных правилИ для людейВ игре участвовать заставилЛес-лицедей.
Любая веточка послушнаТакой судьбе.И нет природы, равнодушнойК людской борьбе.

1963

* * *

Кровь солона, как вода океана,Чтоб мы подумать могли:Весь океан — это свежая рана,Рана на теле земли.
Помним ли мы, что в подводных глубинахКровь у людей — зелена.Вся в изумрудах, отнюдь не в рубинах,В гости нас ждет глубина.
В жилах, наполненных влагой соленой,Мерных ударов толчки,Бьет океан своей силой зеленойПульсом прилива — в виски.

1963

АМУНДСЕНУ

Дневники твои — как пеленг,Чтоб уверенный полетК берегам любых АмерикОбеспечивал пилот.
Это — не руины Рима,А слетающий с пераСвежий, горький запах дымаПутеводного костра.
Это — вымысла границы,Это — свежие следыПо пути за синей птицей,Залетающей во льды.
Мир, что кажется все чащеНе музейной тишиной,А живой, живущей чащей,Неизвестностью лесной.

1963

РЯЗАНСКИЕ СТРАДАНЬЯ[181]

Две малявинских бабы стоят у колодца —Древнерусского журавля — И судачат…О чем им судачить, Солотча,Золотая, сухая земля?
Резко щелкает кнут над тропою лесною —Ведь ночным пастухам не до сна.В пыльном облаке лошади мчатся в ночное,Как в тургеневские времена.
Конский топот чуть слышен, как будто глубокоПод землей этот бег табуна.Невидимки умчались далеко-далеко,И осталась одна тишина.
Далеко-далеко от московского гамаТишиной настороженный дом,Где блистает река у меня под ногами,Где взмахнула Ока рукавом.
И рукав покрывают рязанским узором,Светло-бронзовым соснам под лад,И под лад черно-красным продымленным зорямЭтот вечный вечерний наряд.
Не отмытые храмы десятого века,Добатыевских дел старина,А заря над Окой — вот мечта человека,Предзакатная тишина.

1963

* * *[182]

Сосен светлые колонныДержат звездный потолок,Будто там, в садах Платона,Длится этот диалог.
Мы шагаем без дороги,Хвойный воздух как вино,Телогрейки или тоги —Очевидно, все равно…

1963

* * *[183]

Я хочу, чтоб средь метелиВ черной буре снеговой,Точно угли, окна тлели,Ясной вехой путевой.
В очаге бы том всегдашнемЖили пламени цветы,И чтоб теплый и нестрашныйТихо зверь дышал домашнийСредь домашней темноты.

1963

* * *[184]

Не удержал усилием пераВсего, что было, кажется, вчера.
Я думал так- какие пустяки!В любое время напишу стихи.
Запаса чувства хватит на сто лет —И на душе неизгладимый след.
Едва настанет подходящий час,Воскреснет все — как на сетчатке глаз.
Но прошлое, лежащее у ног,Просыпано сквозь пальцы, как песок,
И быль живая поросла быльем,Беспамятством, забвеньем, забытьем…

1963

* * *[185]

Я иду, отражаясь в глазах москвичей,Без ненужного шума, без лишних речей.
Я иду — и о взгляд загорается взгляд,Магнетической силы мгновенный разряд.
вернуться

179

Написано в 1963 году в Москве. Стихотворение это — одна из удач моего пейзажно-поэтического дневника. В обзорах «Литературной газеты» его хвалил С. С. Наровчатов, а в письмах — Ф.А. Вигдорова и В. Л. Андреев. В. Л. Андреев хвалил изображение света как зла — новинку в русской лирике.

вернуться

180

Написанное в 1963 году, стихотворение это — ответ на многочисленные рецензии, зачислявшие меня в «певцы природы», в пейзажные лирики, в продолжатели линии Баратынского, Тютчева, Фета, Пастернака, Анненского.

Немалая честь — быть продолжателем поэтической линии этих русских лириков. Однако круг моих поэтических идей, понимание пейзажа, погоды и природы в искусстве отличается от поэтических формул названных русских поэтов. Принципиальное отличие я и пытался передать в этом коротком стихотворении.

Привлечение, вовлечение мира в борьбу людей, в злободневность считаю своей заслугой в русской поэзии. Тут речь идет не об антропоморфизме моей поэзии (какой поэт не антропомор-фист?), как сказано Г. Г. Краснухиным в рецензии на мою книжку (журнал «Сибирские огни», № 1, 1969). Тут речь идет о более сложном и важном. То наблюдение, что «Пока пейзаж не говорит по-человечески,//Его пейзажем я не назову», — тоже не исчерпывает сути этой поэтической идеи.

В «Этике» Спиноза делит природу на «природу природ-ствующую» и «природу оприродованную», оговоренную для человека. Природа же природствующая, по мысли Спинозы, — это камень, ветер, облака, живущие сами по себе, вне человека.

Вопрос этот — о двух природах — всегда интересовал поэтов. Михаил Кузмин в сборнике «Форель разбивает лед» написал даже особое стихотворение на эту тему, так и названное «Природа природствующая и природа оприродованная». Однако Кузмин, истый горожанин, ничего не мог предложить в качестве природы оприродованной, как городские вывески на улицах.

Зачем искать зверей опасных. Ревущих из багровой мглы, Когда на вывесках прекрасных Они так кротки и милы.

Пейзажи Пастернака — это пейзажи по памяти. Кроме того, в них нет возможности орешнику высказаться, как кусту орешника, как явлению природы. При всем моем уважении и любви к Пастернаку-пейзажисту я не могу в его кустах слышать голос самого орешника, Пастернак — горожанин.

Роберт Фрост, пишущий всю жизнь пейзажи американские, тоже остановился на простом описании, не проникая в душу дуба или секвойи.

Я, пробывший столько лет наедине с природой, с камнем, с облаками, с травой, я пытался выразить их чувства, их мысли на человеческом языке, пытался перевести на русский язык язык травы и камня. При ближайшей, лобовой встрече с природой оказалось, ч го она вовсе не равнодушна. Что пресловутой пушкинской, равнодушной природы — в мире нет. А природа всегда или за человека, или против человека. Природа всегда активная сила. И не только в космических далях, но и за окном, за порогом дома, во время грозы, бури. Природа необыкновенно связана с душой человека, с его духовным миром, с его нервной системой. Совершенно не изучена роль метеорологических факторов в борьбе человеческих воль. Тут речь идет не о ботанике. Наоборот, знание ботаники угробит поэзию. В каких пределах поэт должен знать ботанику — неясно. Но в очень небольших, иначе не будет угадывания, поэтических сюрпризов и находок.

Этот голос камня и реки переведен на человеческий язык. В этом — единственная возможность ввести этот огромный мир в стихи.

Научная революция последних десятилетий показала, как безграничны человеческие возможности и как легко открывать в наше время. Искусство и наука живут по разным законам, и сближение этих законов — напрасная грата времени. «Конвергенция» — это утопия. В моих стихах речь идет не о том, как прославить науку или не разойтись с ее модными оценками или популяризировать космонавтику. В моих стихах речь идет о новой стороне мира, которую осваивает поэзия, о пути, предсказанном в прошлом только Тютчевым в его озарениях. И ветер, и камень, и река еще не говорили своим языком в русской поэзии. Русские пейзажные лирики привлекали природу для своих художественных аргументов. Но это была не природа природы, а природа человека.

вернуться

181

Написано в Солотче осенью 1963 года.

вернуться

182

Написано в Солотче, Рязанской области, в 1963 году.

вернуться

183

Написано в Москве в 1963 году.

вернуться

184

Бессилие человеческой памяти, ничтожество человеческой натуры, «благие порывы» в некрасовской терминологии. Не потому, что это «Рассея», а потому, что это извечное человеческое свойство. Искусство жить — это искусство забывать. Память всегда готова предать человека. Я много помню, но это — миллиардная доля того, что я видел. Написано в Москве в 1963 году. Одно из опорных стихотворений сборника «Дорога и судьба».

вернуться

185

Написано в 1964 году в Москве. Продолжает мой пейзажно-поэтический дневник.