— Не красиво разве? — спрашивала она. — Говори, только не ври.
— Да, — признался Сережа. — Красиво.
— Эх, ты! — сказала Лида. — Ничего без меня не умеешь сделать.
Тут Виктор опять упал, на этот раз затылком.
— Ну, и лежи, раз ты такой, — сказала Лида.
Виктор не плакал, сосал свой кулак и изумленно смотрел на листья, шевелящиеся над ним. А Лида взяла скакалку, которою была подпоясана вместо пояса, и принялась скакать перед террасой, громко считая: «Раз, два, три…» Коростелев засмеялся и ушел с террасы.
— Смотри, — сказал Сережа, — по нем муравьи лазиют.
— Фу, дурак! — с досадой сказала Лида, подняла Виктора и стала счищать с него муравьев, и от чистки его платье и голые ноги почернели.
— Моют, моют его, — сказала Лида, — и все он грязный.
Мама позвала с террасы:
— Сережа! Иди одеваться, пойдем в гости.
Он охотно побежал на зов — в гости ходят ведь не каждый день. В гостях хорошо, дают конфеты и показывают игрушки.
— Мы пойдем к бабушке Насте, — объяснила мама, хотя он не спрашивал не важно к кому, лишь бы в гости.
Бабушка Настя серьезная и строгая, на голове белый платочек в крапушку, завязанный под подбородком. У нее есть орден, на ордене Ленин. И всегда она носит черную кошелку с застежкой-молнией. Открывает кошелку и дает Сереже что-нибудь вкусное. А в гостях у нее Сережа еще не был.
Все они нарядились — и он, и мама, и Коростелев — и пошли. Коростелев и мама взяли его за руки с двух сторон, но он скоро вырвался: куда веселей идти самому. Можно остановиться и посмотреть в щелку чужого забора, как там страшная собака сидит на цепи и ходят гуси. Можно убежать вперед и прибежать обратно к маме. Погудеть и пошипеть, изображая паровоз. Сорвать с куста зеленый стручок — пищик — и попищать. Поднять с земли золотую копейку, которую кто-то потерял. А когда тебя ведут, то только руки потеют, и никакой радости.
Пришли к маленькому домику с двумя маленькими окошками на улицу. И двор был маленький, и комнатки. Ход в комнатки был через кухню с огромной русской печкой. Бабушка Настя вышла навстречу и сказала:
— Поздравляю вас.
Должно быть, был какой-то праздник. Сережа ответил, как отвечала в таких случаях тетя Паша:
— И вас также.
Он осмотрелся: игрушек не видно, даже никаких фигурок, что ставят для украшения, — только скучные вещи для спанья и еды. Сережа спросил:
— У вас игрушки есть?
(Может быть, есть, но спрятаны.)
— Вот чего нет, того нет, — отвечала бабушка Настя. — Детей маленьких нет, ну, и игрушек нет. Съешь конфетку.
Синяя стеклянная вазочка с конфетами стояла на столе среди пирогов. Все сели за стол. Коростелев открыл штопором бутылку и налил в рюмки темно-красное вино.
— Сережке не надо, — сказала мама.
Вечно так: сами пьют, а ему не надо. Как самое лучшее, так ему не дают.
Но Коростелев сказал:
— Я немножко. Пусть тоже за нас выпьет. — И налил Сереже рюмочку, из чего Сережа заключил, что с ним, пожалуй, не пропадешь.
Все стали стукаться рюмками, и Сережа стукался.
Тут была еще одна бабушка. Сереже сказали, что это не просто бабушка, а прабабушка, так он ее чтоб и называл. Коростелев, впрочем, звал ее бабушкой без «пра». Сереже она ужасно не понравилась. Она сказала:
— Он зальет скатерть.
Он действительно пролил на скатерть немного вина, когда стукался. Она сказала:
— Ну, конечно.
И высыпала на мокрое место соль из солонки, недовольно сопя. И потом все время следила за Сережей. На глазах у нее были очки. Она была старая-престарая. Руки коричневые, сморщенные, в шишках, большущий нос загибался вниз, а костлявый подбородок — вверх.
Вино оказалось сладким и вкусным, Сережа выпил сразу. Ему дали пирог, он стал есть и раскрошил. Прабабушка сказала:
— Как ты ешь!
Сидеть было неудобно, он заерзал на стуле. Она сказала:
— Как ты сидишь!
А ему стало горячо в середине и захотелось петь. Он запел. Она сказала:
— Веди себя как следует.
Коростелев заступился за Сережу:
— Оставьте. Дайте парню жить.
Прабабушка пригрозила:
— Погодите, он вам себя покажет!
Она тоже выпила вина, глаза у нее за очками так и сверкали. Но Сережа крикнул ей храбро:
— Пошла вон! Я тебя не боюсь!
— Какой ужас! — сказала мама.
— Ерунда, — сказал Коростелев. — Сейчас пройдет. Сколько он там выпил.
— Я хочу еще! — крикнул Сережа, потянулся к своей рюмке и опрокинул пустую бутылку. Зазвенела посуда. Мама ахнула. Прабабушка ударила кулаком по столу и воскликнула:
— Вы видите, что делается!
А Сереже захотелось качаться. Он стал качаться из стороны в сторону. И стол с пирогами качался перед ним, и мама, и Коростелев, и бабушка Настя, разговаривая, качалась как на качелях, это было смешно, Сережа хохотал. Вдруг он услышал пение. Это пела прабабушка. Держа очки в шишковатой руке и размахивая ими, пела о том, как выходила на берег Катюша, выходила, песню заводила. Под прабабушкино пение Сережа заснул, положив голову на кусок пирога.
…Проснулся — прабабушки не было, а остальные пили чай. Они улыбнулись Сереже. Мама спросила:
— Пришел в себя? Не будешь больше буянить?
«Разве я буянил?» — подумал Сережа, удивившись.
Мама достала из сумочки гребешок и причесала Сережу. Бабушка Настя сказала:
— Съешь конфетку.
В соседней комнате, за пестрой полинялой занавеской, повешенной вместо двери, кто-то храпел: хрр! хрр! Сережа осторожно отодвинул занавеску, заглянул и обнаружил, что там на кровати спит прабабушка. Сережа чинно отошел от занавески и сказал:
— Пошли домой. Надоело в гостях.
Прощаясь, он услышал, что Коростелев назвал бабушку Настю «мама». Сережа и не знал, что у Коростелева есть мама, он думал — Коростелев и бабушка Настя просто знакомые.
Обратный путь показался Сереже долгим и неинтересным. Сережа подумал: «Пусть-ка Коростелев меня понесет, раз он мой папа». Ему случалось видеть, как отцы носят сыновей на плече. Сыновья сидят и задаются, и им, должно быть, далеко видно сверху. Сережа сказал:
— У меня ноги заболели.
— Уже близко, — сказала мама. — Потерпи.
Но Сережа забежал спереди и охватил колени Коростелева.
— Ты же большой, — сказала мама, — как не стыдно проситься на руки! Но Коростелев поднял Сережу и усадил к себе на плечо.
Сережа очутился очень высоко. Ему ни капельки не было страшно: не мог такой великан, запросто сдвигающий с места комоды, его уронить. С высоты было видно, что делается во дворах за заборами и даже на крышах, прекрасно видно! Это увлекательное зрелище занимало Сережу всю дорогу. Гордо посматривал он вниз на встречных мальчиков, идущих на собственных ногах. И с ощущением новых крупных своих преимуществ прибыл домой — на отцовском плече, как положено сыну.
КУПИЛИ ВЕЛОСИПЕД
И на этом же плече он отправился в воскресенье в магазин за велосипедом.
Воскресенье наступило внезапно, раньше, чем он надеялся, и Сережа сильно взволновался, узнав, что оно наступило.
— Ты не забыл? — спросил он Коростелева.
— Как же я забуду, — ответил Коростелев, — сходим обязательно, вот только управлюсь маленько с делами.
Насчет дел он соврал. Никаких дел у него не оказалось, просто он сидел и разговаривал с мамой. Разговор был непонятный и неинтересный, но им нравился, они говорили да говорили. Особенно мама длинно говорит: одно и то же слово повторяет зачем-то сто раз. От нее и Коростелев этому учится. Сережа кружит вокруг них, стихший от внутреннего возбуждения, весь сосредоточенный на одной мысли, и ждет — когда же им надоест их занятие.
— Ты все понимаешь, — говорит мама. — До чего я рада, что ты все понимаешь.
— Сказать откровенно, — отвечает Коростелев, — я до тебя мало понимал в данном вопросе. Многого я не понимал, только тогда и стал понимать, когда — ты понимаешь.
Они берутся за руки, словно играют в «золотые ворота».