С тех пор как появились у меня два этих бедных младенца, моя грусть как-то смягчилась; склоняясь над ними, я любуюсь их спокойным сном, слежу за легким трепетаньем, пробегающим у них по личику, и мне думается: должно быть, они уже мыслят. Я уверен, что в их еще дремлющих душах проносятся грезы о неведомых мирах, а может быть, и смутные воспоминания об иной жизни и о странных скитаниях сквозь туманы забвения. Бедные создания, обреченные жить на этом свете! Откуда они явились? Будет ли им лучше или хуже в той жизни, которая вновь начинается для них? Смогу ли я облегчить им ее бремя и долго ли буду им в помощь? Ведь я стар, и они будут еще молодыми, когда я умру…
У нас с Фернандой произошла небольшая ссора по поводу их имен: я предоставил ей полную свободу — пусть выбирает, какие понравятся, при условии, что ни тому, ни другому ребенку не дадут имени бабки, а как раз Фернанда хотела, чтобы нашу дочь назвали Робертиной; в споре со мной Фернанда ссылалась на обычаи, на свой дочерний долг! Мне поневоле пришлось ей сказать, что первый ее долг посчитаться с моим желанием. Самая эта мысль и слова эти противны мне, но, право, я возненавидел бы свою дочку, если б она носила имя подобной женщины. Фернанда горько плакала, говорила, что я хочу поссорить ее с матерью, и даже занемогла от этой неприятности. Вот видишь, все у меня не ладится! Приезжай к нам, друг мой. Ты должна попытаться побороть влияние, которое мать оказывает на Фернанду во вред мне. Может быть, приглашение погостить у меня — неделикатность с моей стороны, но ведь ты давно ничего не писала об Октаве, и так как мне казалось, что ты нарочно умалчиваешь о нем, я не решался расспрашивать тебя. Если он находится близ тебя, если ты счастлива, не приноси мне в жертву ни одного из радостных дней своей жизни — светлые дни так редки. Но если ты одна, если тебе не противно мое приглашение, подумай над ним.
XXXIV
От Сильвии — Октаву
Неожиданные и не зависящие ни от вас, ни от меня обстоятельства, которые я не имела права открыть вам, заставляют меня уехать, и я не знаю, надолго ли. Я постаралась бы объясниться пространно и смягчить обещаниями печальные стороны этой вести, если бы полагала, что ваша любовь может выдержать хотя бы недельную разлуку; но сколь бы легким ни было испытание, оно окажется вам не под силу, и я не возьму на себя ненужный труд утешать вас — через неделю вы сами стали бы смеяться над моими заботами. Итак, вы совершенно свободны, ищите себе каких угодно развлечений; я ничего не смогу сделать для вашего счастья, а вы для моего — еще меньше. Мы действительно любим друг друга, но не пылаем страстью. Иной раз я давала волю своему воображению, а вы это делали еще чаще, и тогда наша любовь казалась нам гораздо сильнее, чем была в действительности; но если вникнуть глубже в истинное положение, то я скорее ваш друг, ваш брат, чем ваша подруга и ваша возлюбленная; у нас совершенно различные вкусы и взгляды, противоположные характеры. Уединение, потребность в любви и романтические обстоятельства сблизили нас, и мы привязались друг к другу; привязанность эта если и не возвышенная, то вполне честная. Однако ваша любовь, исполненная тревоги и подозрительности, постоянно заставляла меня краснеть, а моя гордость зачастую ранила и унижала вас. Простите мне горести, которые я вам причиняю, как и я прощаю обиды, нанесенные мне вами; в конечном счете нам не в чем упрекнуть друг друга. Нельзя полностью изменить свою душу, а ведь тут необходимо было, чтобы такое чудо произошло и в вас и во мне; только тогда мы подошли бы друг к другу и любовь связала бы нас прочными узами; мы никогда не обманывали, никогда не изменяли друг другу; пусть эта мысль послужит нам утешением в мучениях, пережитых нами, пусть она сотрет воспоминания о наших ссорах. Я унесу о вас память как о человеке слабохарактерном, но порядочном; о душе не героической, но чистой; у вас так много достоинств, что вы составите счастье женщины менее требовательной, чем я, и к тому же не такой мечтательницы. У меня не останется никакой горечи против вас; если мне когда-нибудь представится случай оказать вам услугу, я с радостью сделаю это. Если вы сколько-нибудь цените мою дружбу, будьте уверены, что она сохранится навсегда; но любовь, еще не совсем угасшая в моем сердце, приведет лишь к взаимному нашему мучительству. Я постараюсь подавить ее, и уж во всяком случае, что бы ни случилось, вы можете устраивать свою судьбу как вам заблагорассудится; никогда след этой любви не станет в будущем преградой на вашем пути.
XXXV
От Фернанды — Клеманс