XXXVII
От Фернанды — Клеманс
Твои советы не пригодились мне. Едва я передала Жаку малую долю твоих предупреждений о грозящих нам неприятностях, он посмотрел на меня недоуменным взглядом и сказал:
— Где это ты набралась такой премудрости? И с каких это пор тебя так беспокоит мнение света? — Затем печально добавил: — Правда, твое предназначение — блистать в обществе. Я ошибся, вообразив, что ты готова похоронить себя в этом уединенном уголке. Ты уже борешься с желанием кружиться в вихре света, и уже беспокоишься о том, что могло бы помешать тебе войти в общество. Только и всего.
— Ах, не говори так! — ответила я. — Я могу быть счастлива только там, где будешь ты и где тебе будет весело. Я никогда не думаю о свете, да мне почти и неизвестно, что такое свет. Я говорю об этом лишь в интересах Сильвии и в твоих интересах. Ваша добрая слава мне дороже моей собственной.
На это Жак ничего не ответил, только насупил брови, как это бывает у него в минуты сдерживаемого гнева. На губах же у него заиграла ироническая улыбка, и я поняла, что такие рассуждения казались ему забавными в моих устах. Однако он подавил желание высмеять меня и ответил серьезным, спокойным тоном:
— Дорогое мое дитя, я уже давно порвал со светом. Это от тебя зависит, чтобы я согласился жить среди его удовольствий и праздной суеты. Если они тебя соблазняют, мы будем выезжать в свет, но знай, что между ним и мною нет ни малейшей симпатии; а так как я уступаю лишь советам сердца и совести, то никогда не принесу самой пустячной жертвы ради того, чтобы добиться его поддержки и одобрения. Скажу больше: из гордости я не пойду ни на какие уступки. И пусть свет думает обо мне что угодно. У меня за плечами тридцать пять лет честной жизни; если этого недостаточно, чтобы оградить меня от подлейших подозрений, тем хуже для светского общества. Мне думается, у Сильвии приблизительно такие же воззрения, да кроме того, она никогда не будет иметь светских связей и, следовательно, ей не придется вести борьбу с теневыми сторонами независимой жизни. А ты, дорогая моя девочка, укрылась в глуши, куда никто не явится подслушивать наши слова, читать наши мысли, разгадывать взгляды. Людская злоба сюда не проникнет. Когда тебе захочется расстаться с этим уединенным уголком, будь уверена, что Сильвия не поедет с тобою в Париж, а потому знакомые твоей маменьки не будут задавать тебе затруднительных вопросов относительно Сильвии.
Мне кажется, Жак прав, и, значит, я сделала глупость. Я попыталась ее исправить, но безуспешно.
— Я не беспокоюсь о мнении общества, я не собираюсь выезжать в свет, — ответила я. — Но вот как быть со слугами? Что они будут думать и говорить про вашу чрезмерную близость?
— Заботиться о том, что думают и говорят обо мне. слуги, я не привык, — надменно ответил Жак. — Я всегда поступаю так, чтобы не подавать им дурного примера, и полагаю, что лучшими судьями непорочности нашего поведения как раз и окажутся эти свидетели, которыми мы окружены и которым известна вся подноготная нашей жизни. Не знаю, найдут ли они противоречащим законам светских приличий то, что Сильвия живет в нашем доме и обращается с нами запросто, но уверен, что они никогда не скажут, будто мы в чем-либо погрешили против порядочности.