Лавин падение
с грохотом бешеным,
оскалы хаоса тысячеликого,
и где смыкается
Цепь Академии с хребтом заснеженным
Петра Великого,
где льдины плотные
и фирн спресованный
все склоны заняли, —
там, как высотные
Природы здания,
закрыв снегами свои морщины,
недосягаемые стоят вершины.
Уже окончились сады миндальные
Сталинабада,
уже видали мы алмазно-солнечный
блеск ледопада,
и смерч, крутящийся
багровой массой,
и дико мчащийся брод Танымаса.
Уже поблизости
в камнях под скалами
обросший известью
ключ отыскали мы…
Витыми тропами
мы шли внимательно,
я и три опытных рудоискателя.
Все кряжи Азии они облазили
и молотками гранили камни, с утесов сколотые.
Что кружит голову
в горах геологу?
Свинец и олово,
вольфрам и золото —
вот что геологу
здесь кружит голову.
В пластах остаточных,
где блещет жильца,
причин достаточно,
чтоб ей кружиться…
Передо мною главарь веселый
нес за спиною
рюкзак тяжелый.
Следы металлов
ища, как счастье,
всегда питал он
к камням пристрастье.
Он не покинет
находку в яме —
буханку вынет,
заменит камнем!
С ним шел южанин
с лицом вечерним,
глаза — кинжалы
чеканной черни.
И пел он часто.
Что? Было тайной.
Звучал неясно
напев гортанный.
Был третий ровным
и молчаливым,
спокойным, словно
вода залива.
Что б ни случилось —
в пурге, в тумане, —
всегда светилось в нем
пониманье
моей дороги, моей тревоги,
моих желаний и ожиданий…
А я, я с ними
пошел к вершинам —
к стоящим в синем
земным старшинам.
Но не за рудным месторожденьем
я шел по трудным нагроможденьям
к снегам и гребням по узкой бровке.
Не по служебной
командировке —
по просьбе сердца:
лишь насмотреться.
Увидеть мне бы мир высочайший,
накрытый чашей чистого неба!
Лишь встать над мощным
седым потоком,
и все, что в прошлом,
подбить итогом,
и жизнь задумать верней, чем прежде, —
над мглой угрюмых щелей и трещин.
Так шли мы, четверо,
к цепям высоким.
Уже обветрило
в пути нам щеки,
уже дорогою витой, по кругу,
успели многое
сказать друг другу.
И край суровейший,
что, словно скряга,
держал сокровища в бездонных складах,
где тьма нависла над низом дымным,
вдруг становился гостеприимным
и, как поместий хозяин щедрый,
шел с нами вместе,
раскрыв все недра
гостям желанным
для обозренья,
сняв все туманы без подозренья,
стлал путь нам мохом,
как редким мехом,
и провожал нас
далеким эхом,
звучавшим, будто поверка стражей,
глядящих люто с зубчатых кряжей,
прищуря веки коварной тайной
закрыть навеки
нас в башне крайней!
2
В поэме этой
вы не ищите
эффектно вдетой
сюжетной нити.
Она не прочит
себя в романы,
она не очерк
о далях странных, —
в туманах роясь,
в дождях и в глине,
она лишь поиск
тропы к вершине.
Не все так ясно,
не все так гладко
шло, как по маслу,
своим порядком.
И быт был выбран
не то чтоб низменный,
и стол мой письменный
был чист и прибран.
В тетради — почерк,
как ключ, извилист,
и струйки строчек
в блокнотах вились.
Но было это
не на вершине и не в низине,
а между где-то, посередине.
Так было дома,
а в мире, тут же,
шел век подъемов
по льду крутому, в огне и в стуже,
век Сталинграда
и век Вьетнама —
век восхождений сердец упрямых
к высоким грядам.
И век падений, глубоких самых,
век эпидемий и нападений,
фонтанов дыма,
смерчей, обвалов…
Век Хиросимы и Гватемалы…
Я так старался
быть рядом с высью,
я к ней взбирался
проворной мыслью.
Мне открывались
дела-высоты,
где прикрывались сердцами доты,
где через трупы
с обрывком флага
шли вверх, на купол,
на штурм рейхстага,
на рельсы прямо —
ложились грудью,
чтоб в грудь Вьетнама
не бить орудью,
где узнавались глубины долга,
где целовались у Дона с Волгой,
в отряде горном
крутизны брали…
Не на страницах, не позы ради,
а в ходе жизни.
Но в ходе жизни
мне стало мниться, что, отдавая
ежеминутно свет отражения,
жизнь шла, как будто шла видовая.
Я с ней — не вместе.
Она в движении,
а я на месте.
Что рядом с вымыслом
стиха и прозы
жизнь страшно выросла!
Все громче грозы.
Мощней и шире зеленоватые
валы девятые событий в мире.
Вот на экране
напалм и пламя…
Товарищ ранен!
Но разве там я?
Вот, может, в Чили
в порту, средь бочек,
пикет рабочих в слезоточивом
проходит газе…
Но там я разве?
Не там, где к полюсу
подходит льдина,
где холод полностью жизнь победила
и люди взялись за ось планеты…