Радуга, но все ж
еду на грязи я.
Куда ты везешь?
Это безобразие.
Это непорядки,
везите не по радуге!
Но и я на всем пути молчу на эти речи:
с той радуги сойти — не может быть и речи!
Растение в полете
Схожее внешне с цаплею,
с листьями сухими —
летит растение теплое,
свойственное Сухуми.
В Арктику из субтропиков
везет растение летчик,
бережно, в крошке пробковой,
чтоб не помять колючек.
Скоро и Харьков скроется,
тучи уйдут к Батуми,
но винт не уступит в скорости
самому самуму.
Он донесется вскорости
к сетке широт паучьей,
где — на советском полюсе —
мы вырастим сад плавучий.
Лед порастет цветами,
снег заблестит теплицами,
все небылицы станут
светлыми да-былицами!
Я вижу уже заранее
под пальмой тушу тюленью.
Мы едем с мыса Желания
в долину Осуществленья.
Глядя в небо
Серый жесткий дирижабль
ночь на туче пролежабль,
плыл корабль
среди капель
и на север курс держабль.
Гелий — легкая душа,
ты большая туча либо
сталь-пластинчатая рыба,
дирижабрами дыша.
Серый жесткий дирижабль,
где синица?
где журавль?
Он плывет в большом дыму
разных зарев перержавленных,
кричит Золушка ему:
— Диризяблик! Дирижаворонок!
Он, забравшись в небовысь,
дирижяблоком повис.
Работа в саду
Речь — зимостойкая семья.
Я, в сущности, мичуринец.
Над стебельками слов — моя
упорная прищуренность.
Другим — подарки сентября,
грибарий леса осени;
а мне — гербарий словаря,
лес говора разрозненный.
То стужа ветку серебрит,
то душит слякоть дряблая.
Дичок привит, и вот — гибрид!
Моягода, мояблоня!
Сто га словами поросло,
и после года первого —
уже несет плодыни слов
счасливовое дерево.
Птичий клин
Когда на мартовских полях
лежала толща белая,
сидел я с книгой, на полях
свои пометки делая.
И в миг, когда мое перо
касалось граф тетрадочных,
вдруг журавлиное перо
с небес упало радужных.
И я его вписал в разряд
явлений атомистики,
как электрический разряд,
как божий дар без мистики.
А в облаках летел журавль
и не один, а стаями,
крича скрипуче, как журавль,
в колодец опускаемый.
На север мчался птичий клин
и ставил птички в графике,
обыкновенный город Клин
предпочитая Африке.
Журавль был южный, но зато
он в гости к нам пожаловал!
Благодарю его за то,
что мне перо пожаловал.
Я ставлю сущность выше слов,
но верьте мне на слово:
смысл не в буквальном смысле слов,
а в превращеньях слова.
Двойное эхо
Между льдами ледяными
есть земля еще земней!
Деревянные деревья
среди каменных камней.
Это северней, чем Север,
и таежней, чем тайга,
там олени по-оленьи
смотрят в снежные снега.
И нерыбы точно рыбы
там на лежбищах лежат,
в глыбы слившиеся глыбы
строго море сторожат.
Еле солнечное солнце
сновидением во сне
входит в сумеречный сумрак,
тонет в белой белизне.
Люди там живут как люди
с доброй детскостью детей,
горя горького не зная
в мире сетчатых сетей.
Под сияющим сияньем —
домовитые дома,
где сплетают кружевницы
кружевные кружева.
Это — именно вот это!
И со дна
морского дна
эхолот приносит эхо:
глубока ли глубина?
И желает вниз вонзиться
острие на остроге,
и кричат по-птичьи птицы:
— Далеко ли вдалеке?
О, отдаляться в отдаленье,
где эхо внемлет эху,
о, удивляться удивленью,
о, улыбаться смеху!
Лесной перевертень
Летя, дятел,
ищи пищи.
Ищи, пищи!
Веред дерев
ища, тащи
и чуть стучи
носом о сон.
Буди дуб,
ешь еще.
Не сук вкусен:
червь — в речь,
тебе — щебет.
Жук уж
не зело полезен.
Личинок кончил?
Ты — сыт?
Тепло ль петь?
Ешь еще
и дуди
о лесе весело.
Хорошо. Шорох.
Утро во рту,
и клей елки
течет.