Отдельные выступления не могли изменить официального отношения к повести. Отвечая на письмо одного из своих читателей по поводу «Кончины», В. Тендряков отмечает: «„Кончину“ до сих пор считают „идейно порочной“. От нее сейчас шарахаются все издательства, и нет никакой надежды, что она выйдет книгой». (Архив. Письмо к Т. Пересунько, г. Николаев.)
Судя по потоку писем, повесть быстро нашла дорогу к читателю. Коллективные письма от студентов, читателей библиотек, письма-исповеди, письма людей, прошедших «лыковские университеты», — эти документы эпохи сами по себе могли стать предметом изучения.
«…Мне кажется, что Вами созданы новые литературные типы, — пишет Л. Краловский из г. Кирова, — и, если они существовали раньше, то Вы их творчески оживили. Читаешь Вашу книгу и все время проверяешь себя и, конечно, хочется быть лучше».
«„Кончина“ — огромная удача автора и журнала. Эта вещь очень нужна нам сегодня. Хотя чувствую, что ударят по ней из всех орудий» (Томаринцев, Рязань).
«Читая эту повесть, все время останавливался, чтоб прислушаться к собственным взбудораженным мыслям и воспоминаниям. За образом Ивана Слегова стоят реальные Иваны с перебитыми хребтами, которые и поныне вынуждены служить Лыковым. Вы правы, Лыков умер, но он жив, он стал привычкой, с которой люди легко не расстанутся». (А. Орлов, Ленинград.)
«Уважаемый единомышленник! Ваша повесть — безусловная историческая правда. Пусть люди знают, что было хорошо, а что плохо. Знают и думают». (И. Выродов, Куйбышев.)
«Когда мои внуки спрашивают меня, как, по каким книгам изучать историю страны, я им всегда в первую очередь называю „Кончину“». (Б. Зейгарник, Москва.)
Чем категоричнее была оценка критики, тем с большим упорством авторы писем доказывали необходимость этой вещи для духовной жизни страны. «Идите своим путем. И с каждым годом у Вас будет больше и больше единомышленников». (Батанов, библиотекарь, г. Калинин.)
В читательском многоголосье попадались письма, продиктованные открытой неприязнью к автору. Например, письмо сотрудников одного краеведческого музея: «Впечатление от повести удручающее. Чему она учит молодежь? А наши идеалы? Крайне возмущены позицией писателя. Хотелось бы знать, как могло случиться, что такой „троянский конь“ — повесть „Кончина“ — попал на страницы журнала „Москва“»? Были и письма-окрики, требующие призвать автора к порядку.
В архиве В. Тендрякова сохранились писательские отзывы на «Кончину».
Даниил Гранин писал: «Дорогой Володя! Поздравляю тебя с отличной книгой! Давно я не читал такой крепкой вещи, где все сжато, стиснуто, собрано, так что видно и микро и макро. Молодец. Твой Д. Гранин».
«„Кончина“ — самая радиоактивная твоя книга. Она вызывает такой душевный взрыв, что долго ходишь с огромной болью, от которой прозреваешь. Воронов H.». Оценил повесть и Кайсын Кулиев: «Дорогой Володя! Много месяцев хожу под впечатлением твоей книги. Это, конечно, одна из самых настоящих вещей, которые мне пришлось прочесть за всю жизнь. Прими мое огромное спасибо. Думаю, если б ты больше ничего не написал, кроме этой книги, — все равно твое место было бы прочно-напрочно в нашей литературе».
Сохранил Тендряков и телеграмму из Вологды: «Прочитал „Кончину“ и не могу прийти в себя. По-моему это самое сильное произведение литературы последних лет. Радуюсь и горжусь земляком. В. Невзоров».
Время внесло свои коррективы в оценку повести, приблизило ее к нашим дням. Топ критики со второй половины 70-х годов изменился. Наше прошлое требовало внимательного изучения, и «Кончина» стала нужной в этом процессе осмысления истории.
В своей книге «Час выбора» Игорь Золотусский писал: «„Кончина“ скорей конспект романа, но как всякий конспект он плотей, плотен по изображению и по мысли, которая, впрочем, сама по себе здесь почти не существует, а растворяется в изображении, исчезает в нем. Три десятка лет русской истории впрессовывает В. Тендряков в две с небольшим сотни страниц… В образах и картинах этой повести прорезаются образы и черты эпоса» (М., «Сов. пис.», 1976).