Залп.
— Да здравствует Ленин! — успевает еще крикнуть Трофимов и падает мертвый…
И как бы в ответ на последние слова Трофимова мы слышим шопот Леньки, сидящего с Зиной в столовой квартиры Свердлова.
— В том-то и дело, Зинаида Васильевна, что он ничего не знает! И вы, пожалуйста, ему про Трофимова ничего не говорите, он же любил его, уважал. Знаете, какой человек был Трофимов! А поправится Яков Михалыч, сам про все узнает, а сейчас ему об этом говорить нельзя, ни-ни, у него сегодня температура на градуснике сорок была…
— Хорошо, Леня, — отвечает Зина и идет к двери, тихо приоткрывает ее и проходит в комнату, где лежит больной Свердлов.
Ленька прикрывает дверь, отходит на цыпочках к телефону и снимает трубку:
— Комендатура! Доктор Лейбсон еще не приходил? Оставьте ему, пожалуйста, пропуск к Якову Михайловичу. Вот, вот, спасибо!
Он тихо кладет трубку.
В комнате Свердлова опущены шторы. Яков Михайлович сидит в кресле. Он лихорадочно оживлен. Изредка прикладывает пузырь со льдом к воспаленному лбу.
Зина сидит рядом. Она привстает, хочет уйти.
— Ну, я пойду, Яков.
Яков Михайлович быстро останавливает ее:
— Нет, нет, Зинушка, я тебя никуда не пущу. Мне совсем не трудно говорить. Пожалуйста, ты мне все сейчас о себе расскажешь, мы ведь так долго не виделись.
Зина опять опускается на стул:
— Ну, что же рассказывать, Яков… — Она на мгновенье умолкает. — С Мироновым я разошлась… — И, отвечая на вопросительный взгляд Свердлова, продолжает: — Ты понимаешь, Яков, последнее время мы с ним жили совершенно, как чужие… У него была своя жизнь, у меня — своя… Раньше нас связывала работа, партия, а теперь у меня такое чувство, будто мы с ним даже не в одной партии… у него появились новые друзья… Они закрываются… у него в комнате шушукаются… совещаются… При мне молчат… Ну и, наконец, наконец эта история с Трофимовым…
Ленька, тихонько вошедший в комнату с питьем, делает за спиной Свердлова умоляющие, предостерегающие жесты.
Зина осеклась, умолкла, уткнулась в носовой платок. Яков Михайлович ничего не заметил, он ласково треплет Зину по руке, сильно закашлялся. Отдохнул. Сказал:
— Ничего, ничего, Зинуша. Все пройдет. Все пройдет. А Трофимов действительно раньше нас всех раскусил Миронова. Замечательный Николай человек, замечательный! — Яков Михайлович оживился. — Зинушка, Зинушка! Ты помнишь Нижний?.. И Николай, этот озорной, полуграмотный парень, как он на наших глазах вырос в настоящего большевика, настоящего ленинца… Недаром Миронов и иже с ним так его ненавидят… Сейчас же, как только кончится съезд, я его вызываю с Украины. У меня приготовлено для него очень интересное, очень ответственное дело.
Его перебивает Ленька:
— Вот что, Михалыч! Тебе в кровать лечь надо!..
— Ох, Ленька, уйди, пожалуйста, сделай милость, уйди. Не могу я сразу три дела делать: и с Зинушей разговаривать, и тебя ругать, и съездом заниматься.
Дверь открывается, и в комнату быстро входит доктор Лейбсон.
Свердлов, увидев доктора, хочет встать к нему навстречу:
— Миша, доктор мой золотой, Мишенька!
Доктор взволнован. Он мягко, но решительно удерживает Свердлова в кресле:
— Тише, тише, Яков, я к тебе сначала как к больному…
— К больному? — возмущается Свердлов.
— Здравствуй, Зинуша, — приветствует Лейбсон Зину.
— Мишенька, Мишенька, ты свинья. Быть в городе и не приходить! О мой дорогой, мой сердечный, скромный друг!
Доктор профессиональным жестом проверяет пульс, качает головой:
— Яков, моментально в постель.
Яков Михайлович отрицательно качает головой. Он показывает на материалы к съезду.
— Ну, Яков, ты хочешь мне испортить всю радость встречи с тобой!
Яков Михайлович уступает:
— Миша, Мишенька, даю тебе слово, что буду делать все, что ты мне прикажешь. Но пойми, пожалуйста, пойми, я не могу не быть на съезде партии. Съезд через два дня.
— Дорогой, ты очень болен, тебе нужен полный покой. У тебя ведь очень высокая температура…
Зина, не отрывая глаз от Якова Михайловича, тихонько и незаметно уходит.
Свердлов, улыбаясь, смотрит на доктора.
— Да, да, я очень много болтаю?.. Я сейчас замолчу, сейчас, Мишенька, замолчу. Да, вспомнил, вспомнил, Михаил, вот что: мы сейчас организуем всерьез, очень всерьез, — потому что в длительность передышки, которую мы получили от врага, мы плохо верим… Мы организуем оборону отечества, — вот как это звучит. Я тебя направляю на организацию всего санитарного дела в новой, Красной Армии…