— И вода будет течь по двору, — говорит Юсуф.
— И она будет петь, потому что мы придержим ее маленьким камнем, — смеется Фатьма.
Открывается калитка, и Гюльсара — мать Фатьмы — на осле выезжает со двора.
Пустынная дорога. Бредут выселенцы. Ишан слезает с чьей-то арбы и сталкивает Гюльсару с осла.
— В коране так и сказано: будь милостив к учителям твоим, и да будет добро тебе.
И садится на ее тощего осла.
Мать и дочь пытаются подталкивать обессилевшее животное.
— Дай-ка ему пить, — приказывает ишан, кивая на кувшин в руках Фатьмы. — Осел — работник. Ему надо первому пить, — повторяет он и слезает наземь.
— Это моей дочери Фатьме подарок, — робко заступается Гюльсара.
— За что ей? За то, что она камень на плечах твоих? Замуж надо продать ее… Ну, я позабочусь. Я знаю, ты вдова, о тебе некому позаботиться.
— Такого закона теперь нет, чтобы продавать замуж, — говорит мать.
— У-у-у! Вода ушла, все законы с собой унесла. Воды нет — и закона нет, — отвечает ишан. И начинает поить осла.
Крохотная железнодорожная станция, забитая беженцами из безводных кишлаков.
Гюльсара с дочерью припадают губами к луже под вагоном-цистерной.
Беженцы сидят унылыми группами, чего-то ждут, бесстрастно и равнодушно продают вещи. Тучный Ахмед Ризаев, председатель колхоза имени Молотова, с дорожным мешком спешит к вокзалу.
— Вот он, беда наша! — говорит ишан. — То хлопок утроит, то сады удвоит. На него одного всей воды мало.
Гнусавый, подслеповатый парень, одетый в грязный, но дорогой халат, сидит на корточках перед ишаном.
— Я тоже был бедный, — говорит он сквозь зубы, — пока не нашел дорогу. Теперь мое счастье при мне, — и, приоткрыв халат, показывает рукоять ножа. Помолчав, продолжает: — Чья это девка там, под вагоном?
— Купи, — коротко отвечает ишан. — Водой заплатишь?
Парень в халате смеется.
— Моя вода всюду. Где арык проведу, — он делает рукой жест, словно колет ножом, — там и урожай собираю
И он лениво вынимает из-под халата мешочек с деньгами.
— Афганские есть, иранские есть, английские есть… Какими хочешь — плачу!
Соблазн велик. Ишан протягивает руку.
Эту сцену издалека, из-под цистерны, видит Гюльсара.
К ней уже подбегают женщины, шепчут, всплескивают руками:
— Ай! Ай! Надо народ позвать! Кричите на помощь!
Гнусавый парень, самодовольно оправляя халат, поднимается и идет к своему коню, привязанному невдалеке.
Гюльсара все поняла.
В одно мгновение оглядывает она станцию и видит подходящий поезд.
— Этот дом на колесах куда идет? — нервно интересуется она у железнодорожника.
Тот машет рукой: далеко, мол.
И в этот момент паровоз свистит в знак отправления. Платформа пустеет.
Отчаянно глотнув воздух, Гюльсара быстро подсаживает дочку в вагон и, сбросив со своих ног туфли без задников, как приличествует делать при входе в дом, сама поднимается вслед за дочерью.
Поезд уже тронулся. Кажется, спасены!
Толстая пожилая женщина неодобрительно говорит Гюльсаре на площадке вагона:
— Что ж ты это, а? На ходу да с девочкой… ну, и народ, ей-богу. Времени тебе мало было.
Дрожащая Гюльсара обнимает дочь, не отвечая.
— Осподи боже!.. — Женщина удивленно глядит в открытую дверь вагона, — гнусавый парень скачет рядом с медленно идущим вагоном. Нагнувшись с седла, он хватает за халат Гюльсару и сдергивает ее к себе с вагонной площадки.
Поезд быстрее. Конь отстает.
— Мама! — кричит и бьется Фатьма. — Люди, помогите!
Она готова спрыгнуть наземь. Женщина крепко держит ее. Обе они глядят назад и видят, как со страстной злобой хлещет гнусавый Гюльсару нагайкой и она корчится на земле, поднимая облако легкой желтой пыли, словно выброшенная из печи головешка.
В кишлаке остались непримиримые. Песок обступил жилища со всех сторон, но люди не желают сдаваться.
На тонкую жердь, у края дороги, Юсуф прибивает фанерный щит:
КОЛХОЗ ИМЕНИ СТАЛИНА
Вокзал Ташкента. Час военно-химической тревоги, и весь персонал — дежурные, носильщики — в противогазах.
Водители такси и учрежденческих машин беседуют между собою. Шоферы — в халатах и тюбетейках.
Один из них, почтительно кланяясь, подходит к низенькому пожилому человечку в противогазе:
— Здравствуй, пропессор! Воду бросал или как сделал?
Тот отвечает:
— Что ты! Это так. Немножко кости размять.
— А я слыхал, будто насовсем ты уходишь…
— Брехня!.. Впрочем, действительно надоела бумажная работа — попрыгать хочется.