Но Халима глядит на Юсуфа.
И она хочет почтить его песней на его платке… Она, она поет Юсуфу:
Юсуф медленно развязывает свой платок.
Медленно развязывает он шелковый платок-пояс, как бы раздумывая, бросить его в круг или нет.
Бросает. Но Халима не спешит ступить на него. Она медленно приближается к платку, вся поглощенная песней.
И тогда, как пламя на ветру, выносится в круг маленькая хрупкая Фатьма и, споря с голосом Халимы, словно отбирая у нее свою песню, спешит к платку. Халима, стороной обходя платок Юсуфа, приглашает Фатьму ступить на него.
Радостно Фатьма ступает на платок. И тогда Халима зовет глазами Юсуфа. Немногие понимают, в чем дело.
Он выходит. Смолкают и Халима и Фатьма. И глаза добрых десяти тысяч сковывают Юсуфа.
Халима говорит:
— Два человека искали друг друга. Вот они. И нас сегодня на праздник позвали. Пусть наш той их свадьбой будет!
— Жениться не можем, — твердо говорит Юсуф. — Не выходит. Я — колхозник, живу в кишлаке, она — артистка, в город хочет…
— Что ты в своем городе имеешь? — кричат люди Фатьме. — Сто рублей дают, подумаешь, какое дело!
Фатьма пробует оправдаться, но голос ее не слышен.
— На ней жениться — театр открывать надо… — продолжает Юсуф.
— Вот иди к нам в колхоз, — кричит Ризаев. — Построим тебе театр!
— Пока он выстроит, седая станешь, — перебивает председатель колхоза имени Буденного. — Иди к нам, ансамбль готовый. Петь, танцевать, пожалуйста. Трудодни хорошие.
Задумавшегося председателя колхоза имени Калинина теребит за руку старик в фетровой шляпе.
— Председатель, опять лицо свое уронить можем! Слышишь, Ризаев театр дает!
— Кому, отец, кому?
— Кому — не знаю, но дает…
И председатель «Буденного», не входя в сущность дела, кричит оглушительно:
— Эй, эй, зубного доктора даю, кино даю… Что?
Над его ошибкой смеются.
Какие-то доброхоты из Хусая подбегают к Юсуфу:
— Бери ее силой, наш колхоз убытки покроет.
И отвечает Юсуф:
— Наш колхоз маленький, своего театра, конечно, нет…
— Юсуф, я и без театра согласна…
— Певица есть. Песня есть. Театр, я думаю, везде найдете, — говорит Османов. — Все стали, как одна семья. Песни петь — у «Молотова» можно, танцевать — у «Буденного». Места не хватит — в степь выйдет. Наш арык через всю страну, как через одну усадьбу, бежит.
И Юсуф берет Фатьму за руку под крики и аплодисменты.
Старик в фетровой шляпе ядовито говорит своему председателю:
— Зубного доктора назад возьми, кровать для ребенка провозгласи. Сын у них родится — шефство над ним возьмем. Скажи скорей!
Но Ахмед Ризаев не дает никому выдвинуться.
Он говорит:
— Наш колхоз свое слово любит. Сказал театр — значит, театр. Сделаем у себя театр, одной певицы все равно мало…
Тут вступает председатель колхоза имени Калинина:
— Сыну, который родится, кровать даю!
— Две! — принимает вызов Ризаев. — Шелковое одеяло тоже даем! — и он выходит на круг. — Игрушки даем! Я свое лицо не могу уронить!
Но тут берет слово Османов:
— Братья! Сон отцов и дедов наших стал жизнью! Завтра пустим воду! И пусть самый быстрый конь сообщит таджикам, чтобы готовились у себя принять воду. Чей конь первый придет, тому колхозу и театр строить, в том колхозе и молодым жить.
Начинается пир.
Рассвет. Отовсюду спешат люди на пуск воды. Река шумит стремительным валом.
У плотины, на дне канала, стоят древние старики и старухи, женщины с детьми. Среди них Юсуф.
Вздымая пыль на дне сухого канала, вода падает расплавленной массой. Первый всплеск капель покрывает Османова и Павла Ивановича.
— Ортаг богамыз! Будем друзьями! — кричит он.
Вода примеривается к движению и как бы вынюхивает канал. Вот она даже как будто остановилась на одно мгновение.
Тогда старик в калошах с размаха прыгает в канал и посохом ведет осторожный, дымящийся пылью поток первой робкой воды.
А на бортах канала — люди. Они поют и пляшут.
Свершая обряд, пришедший из глубины веков, бросают в воду того, кто строил, — Павла Ивановича.
Выскочив из воды, он кричит:
— Не я! Не я!
Анна Матвеевна наспех вынимает из походной сумки сухой полотняный костюм, машет рукой: