Воропаев. Ну, разберемся.
Роется в рюкзаке, достает буханку хлеба. Входит Софья Ивановна.
Софья Ивановна. Вечер добрый. Что-то незнакомая личность, не угадаю я… Сегодня заступили, небось?
Воропаев. Нет, я просто так. Приезжий.
Софья Ивановна. В райкоме-то? Ночью?
Воропаев. Я не один. Тут есть какая-то Лена, сейчас придет.
Софья Ивановна. Дочка это моя. А я было испугалась. Подожду ее. (Садится.) В нашем городе жить располагаете?
Воропаев. Если что-нибудь найду, — да.
Софья Ивановна. Все можно найти, на то и глаза даны, чтобы искать… Будете требовать дом или как?
Воропаев. Посмотрю. Лена мне что-то говорила о вашем домике.
Софья Ивановна. Лена? Слушайте ее. Разве это дом? Да и не наш он, коммунальный. Ни солнца, ни фрукты никакой, а вам надо дом фигурный, чтоб у него вид был да садик хороший. Пять яблонек — и те, смотри, тысчонки три дадут.
Воропаев. Я фруктами торговать не собираюсь.
Софья Ивановна. Не вы, а супруга, конечно. Вы и продать-то толком не сумеете, как я понимаю вас.
Входит Лена.
Поди-ка сюда. (Тихо.) Что ты, милая, с ума сошла? В первый раз человека увидела — и в дом тащишь? Такого пусти — он и нас в два счета выживет.
Лена. Ничего я ему не говорила, обещала только вам передать насчет дома.
Софья Ивановна. И нечего, нечего. На всех не наплачешься. Да. Торговля моя, Лена, никуда не годится, просто беда.
Лена. Только срамишься ты со своей торговлей. Узнает кто — засмеют. Иди Мирошина буди, сколько его ждать.
Софья Ивановна. Иду, иду. (Воропаеву.) Прощайте, товарищ командир. (Уходит.)
Лена. Не пойму, зачем вы с жильем торопитесь?
Воропаев. А что?
Лена. Разве вам жилье нужно? Вам люди нужны… Человек к человеку жмется.
Воропаев. Да, может быть.
Лена. Да не может быть, а правда. Я по себе сужу. Мне эти дома — хоть бы и не было их. Стены и стены. А другой раз такая тоска возьмет, приду ночью сюда, стану к радио, слушаю: какая кругом интересная жизнь, и плачу, знаете, как маленькая. То стахановец новый объявится, то наши город отбили, то чего-то в театрах идет, народ в ладоши бьет, смех слышно, музыка… И так мне хочется побыть со всеми ими… Вот все равно, как вы про фронт рассказывали, будто я вся там, а здесь только так себе…
Воропаев (внимательно глядит на Лену, она интересует его). У вас другое, Лена, вы еще не жили, у вас все впереди, а я… чорт меня знает, я только и делаю, что завидую тому Алексею Воропаеву, у которого были здоровые легкие, здоровые ноги, сильные руки, неплохая, в общем, голова… И вот… Всю жизнь хотел жить у моря, это казалось счастьем, и вот я у моря, как эта ваша железная баржа, что валяется на берегу.
Лена. А вы зачем за нее думаете? Может, она иначе решит…
Воропаев. Кто?
Лена (кивает в сторону репродуктора). Та, что на фронте, Александра Ивановна.
Воропаев. Вы идите, Лена, а я вместо вашего Мирошина подежурю.
Лена. Спасибо вам, я уж и сама хотела просить. (Набрасывает ватник.) Ветер какой сумасшедший! Один не побоитесь? Смотрите. Ну, до завтра. Хороших снов вам на новом месте, товарищ полковник!
Воропаев. Благодарю вас.
Лена уходит.
(Садится в кресло, вытягивает ноги.) Трудно начинать… в сорок три года… все сначала, все…
Ветер потушил моргалик.
Ну что ж. Спокойной ночи, Воропаев! С новосельем тебя, дружище!
В темноте слышен его надрывный кашель.
Картина третья
Большой табачный сарай без передней стены. Облака бегут по небу, то и дело закрывая луну. Гудит и стонет ветер, слышен грохот разбушевавшегося моря. Голый тополь качается на ветру. Раскачивается и «летучая мышь», повешенная над столом, покрытым красной материей. Собрание. Колхозники поеживаются от холода, дремлют на скамьях, а у стола ораторствует председатель.
Председатель (хрипло). Я, честное слово, голос сорвал, второй час говорю, а толку нет.