Воропаев. Первую штурмовую ведет Городцов…
Боярышников. Называется — штурмовка, перегиб…
Воропаев. …вторую — Огарнов… Третью ты, председатель.
Все встают, переговариваются, зовут друг друга. Слышны голоса: «Лопаты где?.. Фонари несите!.. Живо… Баяниста сюда! Где баянист?»
Девочка лет тринадцати подбегает к Воропаеву.
Ленка. А я? А мне куда кидаться, дяденька?
Воропаев. Кто будешь?
Ленка (скороговоркой). Твороженкова Лена, отец погибший в Ленинграде, пионерка я…
Воропаев (оглядывает ее). Ага! Ленка — Голая коленка, вот ты кто!
Ленка. Да не отоваривают талон на чулки, что я поделаю… Так мне куда?
Воропаев. Будешь моей связной. Тащи баяниста!
Ленка бросается будить баяниста, мирно дремлющего на задней скамье.
Варвара (свистит). А ну, женский пол, ко мне! (Воропаеву.) Ишь, артист какой разыскался… все сердце перевернул вверх ногами. А ну, ко мне, женский пол! Чуб батогом, усы до плеч, четвертую формируем! (Воропаеву.) Думаешь, от мужей отстанем? Фиг тебе с маслом!
Ленка толкает к сцене баяниста.
Я с них сок пущу, не думайте! Сам отдохни, а я не дамся! (Женщинам.) Пошли!
Все выходят гурьбой. Баянист перебирает лады.
Воропаев. Смотри, какая боевая.
Варвара. Солдатка я или нет?
Воропаев. Храбра!
Варвара. Храбрей меня только чорт в аду. (Запевает, притоптывая.)
Воропаев (баянисту). Играй, с душой играй, как перед боем! Покажем себя, повоюем еще разок. Кому честь дорога, тот нас не бросит. Сосредоточивайся. В ата-а-ку!
Варвара.
Боярышников. Круто замешено. Кончились каникулы жизни!
Действие второе
Картина первая
Солнечное январское утро. На склоне холма — крохотный домик с открытой терраской и ступенчатым двориком перед нею. Дерево горького миндаля в розовом цвету осеняет дворик легкой узорной тенью. За домом видны горы в снегу, а внизу, справа, — полоса сияющего синего моря. Терраска завешена плащ палаткой.
Появляются Воропаев и Городцов в сопровождении Ленки Твороженковой.
Ленка (трагическим топотом). Вот здесь они живут, Поднебески. Такие бедные, дядя Алеша, такие… прямо не знаю, что сказать…
Воропаев (Городцову). Знаешь их?
Городцов. Да нет, не работники… Заметьте, на штурмовке не были, а уж, кажется, на всю Европу было слыхать.
Воропаев (Ленке). Ну, спасибо, что довела. Если увидишь доктора Комкова, попроси, чтобы подождал меня, а я зайду к нему, как освобожусь.
Ленка. Лечиться будете?
Воропаев. Я его сам сегодня лечить буду. (Оглядывает горы.) Эх, и красотища же!
Городцов. Красота меня в данном случае не завлекает. Мелкого масштаба дело здесь. Мне же ваш виноград хуже капусты. У меня масштаб другой: просто люблю технику. Я же комбайнером был. Сплю — пшеницу во сне вижу. Скучаю за батюшкой-хлебом.
Воропаев. Не единым хлебом жив человек. Нам все надо — и виноград, и апельсины, и орех, и маслины. Мы тут такое разведем, чему и названия нет.
Городцов. Разведете тут! Да возьмите хоть этот дворик-пятачок, что с него возьмешь, — плюнуть же некуда… Да и климат несообразный какой-то, на дворе январь, а сворачивает на май, миндаль цветет. А там, пожалуйста, — горы в снегу. А тут море рот разинуло, хоть закрывай чем ни попало, голова от него только болит. А я так считаю, что русский человек никак не может без снегу. Другой раз глаза закрою, и представится — снег, деревья трещат от мороза, лунища огромная и где-то сани на морозе поют… А тут не знаешь, как к ней подступиться, к здешней природе. Как барышня какая.
Воропаев. Ты привык вдаль смотреть, а ты вверх взгляни. Какие горы! Вон, видишь, Орлиный пик. Там орлы свили, гнезда, а по сути дела нам с тобой там жить, дворцы понастроить там, сады разбить. Для счастливых людей место.