С криком, воем, гоня тучи стрел, бросалась чудь на новгородцев, хватала за ноги их коней, сама катилась под ноги новгородцам. И тут опять туго пришлось середине. Буслай работал мечом, как мельница ветряком. Меч раскололся надвое.
— Игнашкина работа, гроша не стоит! — крикнул Буслай.
Ему дают другой, но и этот выбивает у него из рук высокий, худой, с седыми усами, торчащими из-под вырезного забрала, рыцарь. Буслай отступает назад, ища глазами какое-нибудь оружие, какой-нибудь выход из тяжелого положения. Вот сейчас он упрется в баррикаду саней — и деться ему от меча некуда. Он быстро оглядывается. На возу перевязывают псковитянку. Она видит опасное положение Буслая и, прыгнув с саней, выламывает оглоблю и подает ее Буслаю.
— Эх, и хороша девка!
Подхватив оглоблю, Буслай с лету опускает ее на рыцаря. Удар сплющивает шлем и как бы запирает его, прищемив усы. Второй — по шлему. Рыцарь валится наземь.
На левом крыле у Александра дело идет веселее.
Князь бьется успешно. Шутит. Вонзая в немецкую грудь меч, приговаривает, будто ставит тавро:
— Носи — не сносишь! Бросай — не сбросишь!
У Гаврилы Олексича тоже идет дело. Он так вогнул внутрь левый фланг немцев, что того и гляди ворвется в самую середину колонны.
— Не части, Саввушка, не части! — приговаривает он, глядя на молодого своего коновода, задыхающегося от усталости, ничего не видящего от пота, градом льющегося по глазам.
— Эх, шут гороховый! — кряхтит Гаврило, видя, как сбили шлем с Саввы. — Откачнись назад, сынок!
Но меч уже нашел саввину голову. Мальчик застонал и пал с коня.
— Матушка родима! — крикнул он еще на лету, у самой земли. Михалка был рядом. Он поднял коня на дыбки, перекинул с седла туловище вниз, чтобы подобрать тело товарища, но копья рыцарей были рядом с ним. Левый фланг немцев теперь не двигался. Опустив копья копьевищами в землю, твердо, нерушимо стояли немцы, быстро вбирая внутрь своей колонны жмудский отряд.
— И мертвых нас не возьмете, душу вашу язви! — и бросил тело Саввы на копья. Три копья опустились под тяжестью Саввы. Михалка дал коню шпоры, прыгнул на рыцарей, чуть замешкавшихся из-за Саввы, рубил их мечом, давил грудью коня и очутился в самой гуще их линии.
Гаврило все ближе и ближе подвигается к Буслаю. Бьются, поглядывая один на другого.
— Не видать, Гаврило, какая твоя работа! — кричит Буслай. — А ну, покажь храбрость!
— На-ко! На! Гляди! — отвечает мечом Гаврило Олексич.
И уже врубается во вторую шеренгу рыцарей, за которыми, окруженный свитой, виден сам магистр ордена граф Герман Балк. До него подать рукой. Колонна рассечена. Бьются теперь везде, всюду, один на один. Все мешается в кучу — знамена новгородских полков, значки рыцарей, перья рыцарских шлемов, кабаньи головы чуди.
— Наша взяла! — раздается справа, и, расталкивая бьющихся, со страшною, победоносно-беспечною силою в гущу сечи врывается на белом коне сам Александр. Он праздничен и пышен. Не князь-лапотник, а князь-полководец.
— Мне магистра! — громко командует он.
— Что твое — то твое, — отвечает Буслай, дерущийся верхом на иссеченном, окровавленном немецком коне.
Чудь, пользуясь разрывом колонны, выбирается в сторону. На мгновение все замирает вокруг магистра и Александра. В те времена любило войско видеть своих вождей в челе боя, и отвратить их от опасности никто б не мог, не должен был.
Магистр и Александр, на вороном и белом, сшиблись, как на турнире, копьями.
— Молись, магистр! — крикнул Александр по-латыни.
Сломались копья. Всадники не потеряли седел. Чувствуя смерть, тонко проржали кони обоих и, оскалив зубы, снова ринулись к встрече.
Чудь стояла толпой, опустив мечи. Их вожак, сняв шлем, утирал рукой лысую голову и часто крестился.
У шатра, на береговом холме, епископ поднял руки для благословения. Монахи хором заголосили молитву. Знаменосец магистра схватил его стяг и на карьере полетел к месту поединка, чтоб водрузить знамя Запада над телом восточного князя, как только падет оно без жизни с коня.
Твердило, стоя за епископом, крестясь то по-русски, то по-латински, приговаривал скороговоркой:
— Спаси бог… Gott mit uns!..[1]
Ударились мечами магистр и Александр, и клинок князя отлетел расщепленный.
Ахнуло поле.