Актер не выдерживает и громким басом восклицает:
— Что это за фигура?
Испуганный Казимир Петрович озирается по сторонам. Перед ним во весь свой могучий рост вырастает Мефистофель. Он грозно спрашивает:
— Вам что?
Казимир Петрович в невероятном затруднении:
— Мне бы… видите… я, собственно, хотел бы… предложить купить жеребца!
Певец серьезно интересуется:
— Вот как, жеребца?
Казимир Петрович решает, что «клюнуло», и более уверенно продолжает:
— Английской крови… Знаете, нынче овес подорожал… Держать дорого.
Певец догадывается, кто перед ним.
— Так, так… — повторяет он, что-то соображая, потом говорит с большой сердечностью: — Скажите, а вы никогда не пробовали петь? Тембр голоса у вас прекрасный! А? Вот бы и себя и жеребца прокормили…
Казимир Петрович опять теряет почву под ногами:
— Вы шутите.
Но тот очень искренне и задушевно говорит ему:
— Ну, какие там шутки! Признайтесь, голубчик, небось дома упражняетесь!
Казимир Петрович польщен:
— Иногда действительно: под гитару…
Слышен звонок к началу действия.
Певец уговаривает:
— Спойте, голубчик! Если есть данные, в хор обещаю зачислить…
Казимир Петрович растаял от ласкового обращения.
— Чтобы такое спеть? — задумывается он.
— Все равно что… Только сейчас действие уже началось, и чтобы не услышали… пройдите, голубчик, сюда.
Певец отодвигает задвижку на двери в гардеробную и, впустив туда Казимира Петровича, прикрывает дверь и тихонько задвигает задвижку.
— Пойте как можно громче! — кричит он, а сам подходит к двери за зеркалом и делает знаки Свердлову и Горькому.
Все трое, давясь от смеха, на цыпочках идут к выходу.
Певец кричит:
— Пойте, чорт возьми!
В гардеробной за дверью надрывается шпик:
Певец говорит у двери капельдинеру:
— Как кончит петь, выпусти этого болвана! Да смотри, чтобы чего-нибудь не украл…
Певец, Горький и Свердлов уходят.
В гардеробной шпик перестает петь. Прислушивается. Далекая ария Мефистофеля.
Дверь гардеробной трещит под ударами Казимира Петровича.
Нижний-Новгород. Аллея бульвара над Волгой. Вдоль аллеи навешаны лампионы на изогнутых резных арочках, перекинутых над дорожкой, плотно усыпанной желтым песком, по бокам благоухают распустившиеся к ночи цветы белого табака.
В глубине аллеи раковина оркестра. Доносятся плавные звуки модного вальса. Взад и вперед прогуливается публика.
По аллее идет Миронов. С ним миловидная девушка, с обожанием глядящая на него.
Миронов говорит взволнованно:
— После сегодняшнего разговора со Свердловым все решилось. Я в университет не пойду… Нельзя итти в университет, когда кругом гнет, произвол… когда твой народ в цепях!
Девушка робко возражает:
— Но ведь ты, Костя, мечтал об университете… Мы хотели вместе поехать в Петербург…
— Свердлов мне тоже говорил, что можно работать и в университете. Но я задал ему вопрос: почему же он бросил гимназию? Почему он ушел в революцию?
Они проходят мимо скамейки, на которой сидит уже знакомый нам шпик Казимир Петрович. При упоминании имени Свердлова он вскакивает и осторожно идет за Мироновым и девушкой.
Миронов страстно декламирует:
— Нет, Зина, лучше тюрьма, каторга, но только не мещанская благополучная жизнь.
Зина вздыхает:
— А я бы хотела стать врачом, поехать в деревню лечить людей…
Миронов иронически улыбается:
— Эх! Зина, Зина, прежде чем лечить, их надо накормить! Бери пример с Якова. Ведь он тоже мог бы быть доктором, юристом…
Миронов с Зиной свернули в боковую аллейку. Казимир Петрович за ними.
Обрыв над самой Волгой. Живописная беседка, вся обвитая повиликой в цвету, будто смотрится сверху в зеркало Волги. По реке мелькают разноцветные фонарики лодок.
К беседке подходят Зина и Миронов.
Миронов, картинно протянув руку в сторону Волги, говорит:
— Он и сейчас, в ночи, одинокий, преследуемый, гонимый, пробирается на ту сторону реки с новым печатным станком.
Казимир Петрович быстро исчезает.
— Он выбрал тяжелый, но благородный путь… И мой долг, и твой долг, Зина, отдать свою жизнь народу!
Зина, не спуская с него влюбленных глаз, соглашается:
— Ты прав, Костя… И я пойду с тобой…
Костя обнимает одной рукой Зину, подняв другую к вечернему небу, и декламирует:
— Так поклянемся же, Зина, всю жизнь служить революции! И что бы ни случилось, какие бы ни встретились муки на нашем пути, — не отступать!