О л е с о в (тронут, но сопротивляется). Не всегда, Ася, хорошо жить, как все люди. В человеческих привычках много стадности.
А с я. Чего?
О л е с о в. Стадности. Один что-нибудь похвалит, и другие хвалят. Один повесит занавески или там абажур, и другой вешает, чтобы не отстать. Один идет в кино, и все бегут.
А с я. Это стадность?
О л е с о в. Это стадность.
А с я (сдержав гнев). А чем плохо - сходить в кино? Не понимаю. Чем плохо, когда висит абажур? В абажуре - стадность? Человек идет домой, у него, например, голубой абажур, он издали видит - вон его голубое окно... А в голубой комнате собралась семья, все спокойные, довольные... Если это стадность - я за стадность!
О л е с о в. Просто у тебя ничего этого нет, бедная моя девочка, вот тебе и хочется...
А с я. А у тебя было?
О л е с о в. Ты же знаешь, что было. Немного, но было.
А с я. Голубой абажур?
О л е с о в. Да, голубой абажур, говоря фигурально. И ты будешь думать, что я с отчаянья говорю, что ли, - потому что растерял, расшвырял мои голубые абажуры, - но когда-нибудь ты мои слова вспомнишь: все-таки не в голубом абажуре счастье.
А с я. Ну, настолько-то я и сейчас взрослая, папка, чтоб это понимать. Но нельзя обзывать людей стадом - за что? - за то, что они хотят немножко, совсем немножко каких-то жизненных удобств... и уверенности.
О л е с о в. Слушай. А с я. (Прошелся по комнате.) У тебя есть деньги? (Остановился перед ней.) Есть у тебя деньги?
А с я. Уже?
О л е с о в. Есть у тебя деньги?
А с я. Четырнадцать копеек. Мама на хлеб оставила.
О л е с о в. Дай.
А с я. Не дам!
О л е с о в. Дай!
А с я. На что тебе четырнадцать копеек? Что ты можешь на четырнадцать копеек?
О л е с о в. Дай!!
А с я. Один глоток?
О л е с о в. Глоток!
А с я. Ты же только что... был человеком!
О л е с о в. Дай!!!
Ася дает ему деньги.
Ты четырнадцать, еще кто-нибудь четырнадцать... Уж четырнадцать копеек каждый даст, стыдно не дать, что такое четырнадцать копеек, даже тетя Шура даст четырнадцать копеек. Четырнадцать да четырнадцать - это, чтоб ты знала, пятьдесят грамм.
Ася молчит.
Завтра принесу. Выручила, дочка. Завтра со мной полный расчет произведут, не беспокойся. Там и отпускных за сколько-то дней... В общем, набежит... К утру просили принять решение...
Ася молчит. Он топчется между ней и дверью, словно пляшет нелепый танец, не в силах уйти, не в силах подойти к дочери, держа деньги в вытянутой руке.
Смотри же, проводить придешь, обещала... (Вдруг швыряет медяки на стол и бросается к двери.)
Входят О л е с о в а и Т о л я.
О л е с о в а (с порога). Ну конечно, так я и знала. Как услышала, что уволили, так уж и знала, что он тут как тут. Нет, и не надейся. Чтоб ребенок на тебя работал, этого нет, не будет. Через мой труп.
Т о л я (матери). Ты, главное, не порти себе печенку. Спокойно.
О л е с о в а. Ты что ж думаешь, ты детей кругом обобрал, а они тебя теперь содержать должны? И так все вынес из дома, что мыслимо. Ни лечь, ни сесть не на что. Корыто, и то у людей брать приходится...
Т о л я. Ладно, закрутила свою пластинку! Погоди немного, отдохнешь и ты! Будет тебе новое корыто!
О л е с о в а. Тебя небось не так растили. Пылинки с тебя сдували. А ты, а ты что своим детям дал? Дети, вы имели возможность расти в прекрасной обстановке, высокоинтеллигентной. Этот жалкий человек имел талант, имел образование, все имел, чтоб сделать свою семью счастливой. Когда я его увидела впервые, он был в ореоле известности, все концертные бюро нарасхват его рвали...
Т о л я. Да ну, слышали уже!
О л е с о в а. Толик, ты не представляешь! Он сидел высоко на эстраде, сияли люстры, звуки так и лились, волшебные звуки! У меня была своя дорога, прямо сказать - неплохая, в нашей областной самодеятельности я была очень заметна! Меня звали в профессиональный театр, звали сниматься в кино, но ради него я все бросила, всем пожертвовала - своим успехом, искусством, пошла за ним очертя голову на край света... и вот награда!
Т о л я (видит монеты на столе). Что за деньги? Ну ясно, Аська уже снабдила.
О л е с о в а. Ясно, Аська снабдила. А он рад отобрать последнее.
А с я. Он не взял!
Т о л я. А ты бы рада стараться.
О л е с о в а. Она бы рада стараться. Несчастные материнские копейки... Не взял, спасибо ему. Великая благодарность. Будьте уверены, если б не копейки, а рубли, - взял бы.
Т о л я. Будьте уверены!
А с я (Толе). Ты уж молчи, пожалуйста. Никто, имей в виду, на тебя не обращает внимания. Что бы ты тут ни говорил.
Т о л я. Ладно! Посмотрю я, как вы на меня не обратите внимания!
О л е с о в а. Жизнью детей заклинаю. Забудь к нам дорогу. За глаза хватает одного имени твоего. Не будь я Олесова, меня бы в дом для приезжающих заведующей поставили. Иванов сказал. Вы, говорит, интеллигентный человек, могли бы все устроить со вкусом. Так ведь к вам, говорит, муж будет приходить не в своем виде, вечные неприятности, заявления...
О л е с о в. Галя, я уезжаю.
О л е с о в а. И даже в буфетчицы не ставят! Сиди билетершей в кино! А я, может, заслуженной уже была бы... даже, может быть, народной... если бы не ты! Ты, ты, ты, все ты! И за что - за то, что все тебе отдала, от всего отказалась, работала на тебя и на них как проклятая...
А с я. Мама, он попрощаться пришел.
О л е с о в а. А спроси у них, у детей спроси, каково им слушать, что об отце говорят? Спроси вот у ребенка, как тебя рисуют, какими красками... как ему это выносить...
Т о л я. Ну, я-то вынесу. Это-то как раз... Наплевать мне с высокой колокольни. Я сам по себе. И сколько можно говорить? (Олесову.) Ясная же картина - ни тебе от нас, ни нам от тебя...
О л е с о в а. И не воображай, что я буду сидеть как какая-нибудь Пенелопа, пока ты там будешь допиваться до конца! Ты меня гнул, гнул, ты меня убивал, злодей, но ты меня не убил, не убил! Еще есть люди, знай, для которых я страстно любимая женщина, для которых, которые...
А с я. Он пришел попрощаться. Он уезжает. Завтра получит расчет и уезжает. Пускай поест с нами. Я схожу за хлебом...
О л е с о в а. Как же, уедет он. Расчет. В два дня пропьет, что получит, не знаю я?
О л е с о в. Галя, я уеду.
О л е с о в а. Не знаю я?
А с я. Толька, сбегай за хлебом!
О л е с о в. Я уеду.
О л е с о в а. Пропьешь все, еще и сюда явишься просить опохмелиться! Но будь уверен, больше тебя не допустят пить мою кровь, и ребенок не допустит, и другие найдутся люди...
Толя выступает на середину комнаты и закуривает папиросу.
И у меня еще будет счастье, слышишь, у меня будет счастье, будет счастье!
Олесов уходит. И эта дверь закрылась за ним.
4
Ночью О л е с о в и С и д о р к и н сидят на улице. В черных окнах слепо отсвечивает фонарь. Сидоркин сидит на сложенных строительных блоках, Олесов на чемодане. Из обоих медленно и тяжело выходит хмельное возбуждение. Обоим хочется разговаривать.
С и д о р к и н. Они все считают, что пожертвовали для нас всем на свете. Все как одна в жертву себя принесли. Почему они думают, что мужчина ничем не жертвует, когда женится? Твоя хоть, говоришь, самодеятельность бросила, - ну, это еще так. А моей что было бросать? Ровным счетом нечего. Так чем попрекает: я, говорит, тебе свою чистоту отдала. Самое, говорит, мое святое.