После уроков, когда школьники разошлись, а учитель остался, чтобы дать указания своему заместителю Руперту Филджи насчет занятий с дядей Беном, этот юный и раздражительный Адонис, выслушав его, вдруг дал волю своему недовольству:
— Значит, эта Кресси Маккинстри теперь все время будет ходить, мистер Форд?
— Да, — сухо ответил учитель. — А что?
Руперт возмущенно тряхнул головой, и каштановые кудри упали ему на лоб.
— Да противно; только обрадовался, что избавился от нее и от этого осла, ее ухажера, и вот пожалуйста, является, да еще разодетая вся, словно целую модную лавку разворовала на пожаре.
— Ты не должен давать волю своему недоброжелательству, Руперт, и так говорить о своем товарище по учению, да к тому же еще барышне, — сдержанно упрекнул его учитель.
— Таких товарищей и таких барышень в лесу за каждым кустом полно, — ответил Руперт. — Знал бы я, что она снова придет, — он в сердцах стукнул себя по коленке загорелым кулаком, — да я бы…
— Что ты бы?
— Я бы прогуливал, пока она снова не бросит школу! Небось, недолго пришлось бы ждать, — добавил он с таинственным смешком.
— Довольно, — строго сказал учитель. — Лучше займись своими обязанностями и попробуй доказать дяде Бену, что ты не просто глупый, несправедливый мальчик. Не то, — заключил он многозначительно, — как бы мы с дядей Беном не отказались от нашего уговора. Я проверю ваши успехи, когда вернусь.
С этими словами он снял шляпу с вешалки у двери и, повинуясь внезапно созревшему решению, вышел из школы, чтобы навестить родителей Кресси Маккинстри. Что именно он им скажет, он пока не знал, но по привычке полагался на вдохновение. В крайнем случае откажется от места — оно требовало от него теперь слишком много деликатности и такта, чтобы можно было спокойно работать, да и вообще приходилось признать, что учительство — занятие, разумеется, временное для бедного, но образованного юноши двадцати лет — ничуть не приближало его к осуществлению его привычных грез. Ибо мистер Джек Форд был юный пилигрим, отправившийся в Калифорнию на поиски удачи, не располагая даже таким необходимым в пути снаряжением, как родичи и советчики. Искомая удача уже обманула его в Сан-Франциско, не ждала его, видимо, и в Сакраменто и вот теперь, оказывается, даже не ночевала в Индейцевом Ключе. Тем не менее, когда школа скрылась за деревьями, мистер Форд закурил сигару, сунул руки в карманы и зашагал бодрой походкой юности, для которой нет ничего невозможного.
Его ученики уже успели исчезнуть так же бесповоротно и неожиданно, как утром появились. Между ним и редко разбросанными домами поселка Индейцев Ключ лежала земля, безмолвная и недвижная. Школа стояла на верхушке лесистого склона, отлого спускавшегося к реке, по берегам которой раскинулся поселок, — сверху казалось, будто его принесло и выбросило на сушу наводнением: отель «Космополитен» застрял подле баптистской церкви, за нее зацепились два салуна и кузница, а здание окружного суда отнесло в сторону, и теперь оно одиноко красуется на песке чуть не за полмили от берега, а на подступах к поселку вся земля изрыта и перекопана безжалостными лопатами первых золотоискателей. Эти следы чьих-то былых поражений не волновали душу мистера Форда; удача, которую искал он, заключалась, как видно, в другом — и взгляд его спокойно блуждал по дальним лесистым склонам на том берегу, таким первобытно нетронутым и недоступным, хотя совсем близким. Иногда он поглядывал через плечо назад. Здесь тоже местность сохраняла дикий вид, хотя кое-где виднелись хижины, окрестные ранчо и фермы. Участки вокруг хижин были еще не расчищены от подлеска; медведь и рысь еще крались в ночи вдоль нетесаных заборов, и недавний рассказ малолетнего Снайдера о приключении в лесу звучал вполне правдоподобно и убедительно.
Легкий ветерок веял над разогретой равниной, пробирался вниз к реке и пробуждал листву над головой учителя к могучей лесной жизни. Трепещущие блики и шашки теней словно бросали на тропинку, по которой он шел, волшебные бегучие тенета. Прихотливые запахи лесных трав, которые так хорошо знали его ученики и хранили у себя в партах или оставляли скромными жертвоприношениями на крыльце школы, снова напомнили ему о первозданной и восхитительной простоте только что покинутого им маленького храма. Даже озорной глаз неуловимой белки или влажный взор задумчивого кролика наводили на мысль о маленьких прогульщиках. Леса полны были сладкой памятью о свободе, которой он наслаждался, о мирном приюте его одиночества, так нелепо потревоженного.
И со свойственной таким людям внезапной сменой настроения он вдруг подумал: что ему за нужда беспокоиться об этой девице? Разве не может он, как прежний учитель, просто примириться с ее присутствием? Почему ему непременно нужно доказывать себе, что оно не согласуется с его обязанностями по отношению к маленьким подопечным, с его долгом педагога? Может быть, он чересчур придирчив? Ее смешной для школьницы наряд не должен его заботить, пусть об этом думают ее родители. Какое право он имеет указывать им? Да и как он будет с ними объясняться?
Он замедлил шаг под действием этих, казалось бы, трезвых сомнений, которые в действительности были столь же импульсивны и далеки от логики, как и прежнее его побуждение. Неподалеку в просвете между деревьями уже виднелся забор Маккинстри. Учитель еще медлил в нерешительности, когда впереди него на тропинке появилась нарядная стройная фигурка Кресси Маккинстри. Она вышла из лесу, но не одна, а в сопровождении какого-то молодого человека, чью руку, как видно, только что успела снять со своей талии. Ее спутник еще пытался отвоевать утраченные позиции, она столь же решительно уклонялась, словно неуловимая дразнящая лесная нимфа, и до учителя донесся ее не то смеющийся, не то сердитый голосок. Кто с нею шел, учитель разглядеть не мог, в одном он был уверен: это не ее бывший жених Сет Дэвис.
Высокомерная улыбка появилась на его лице, он больше не колебался, но решительно двинулся по тропе. Кресси и ее кавалер сначала шли впереди. Потом, дойдя до забора, они свернули за угол направо, на мгновение их скрыли густые кусты, а затем Кресси появилась уже одна — она шла по лужайке напрямик к дому, очевидно, успев перелезть через забор или юркнуть сквозь какую-то заветную лазейку. Спутник ее исчез. Трудно было сказать, заметили ли они, что за ними наблюдают. Учитель продолжал путь по тропинке вдоль забора и подошел к воротам, от которых к крыльцу вела широкая дорожка, — и как раз в этот миг светлое платье Кресси, мелькнув, скрылось за углом дома.
Дом Маккинстри стоял, вернее, лежал перед ним во всей ленивой непритязательности юго-западной архитектуры. Какое-то случайное нагромождение отдельных клетей из досок, бревен, парусины, местами полуразрушенных или недостроенных, местами, низведенных до уровня сараев — дом этот откровенно свидетельствовал о кочевнических намерениях того, кто его сколачивал. По, мере надобности его чинили, но не перестраивали; позднейшие переделки только придавали его изначальному уродству более крупные масштабы. На крышах топорщилась дранка, коробилась фанера, кое-как прибитая рейками, стропила сараев нередко были крыты просмоленной парусиной. А в центре, словно последнее доказательство того, что этому разномастному сооружению никогда не быть живописным, высился короб из рифленого железа, по частям свезенный сюда откуда-то издалека. Ранчо Маккинстри давно уже оскорбляло глаз учителя своим безобразием, не далее как сегодня утром он еще дивился про себя, каким образом из этого отвратительного кокона могла вылететь пестрая бабочка — Кресси. Эта же мысль мелькнула у него и сейчас, когда он краем глаза видел, как она впорхнула обратно.
Видя, что учитель не знает, как войти в дом, рыжий пес, валявшийся на солнцепеке, мигнул, зевнул, затем, встав, лениво, но вежливо подошел к нему и, показывая дорогу, поплелся к железной пристройке. Мистер Форд осторожно последовал за ним, вполне сознавая, что вся эта собачья любезность не более как уловка, рассчитанная на то, чтобы самому проникнуть в дом, взвалив при этом всю ответственность и возможный позор разоблачения на ничего не подозревающего гостя. Так оно и оказалось. Из соседней комнаты донесся недовольный возглас, потом тот же женский голос проворчал: «Опять этот чертов пес!» И его пристыженный четвероногий спутник конфузливо ретировался во двор. Мистер Форд остался один в грубо убранной гостиной. Прямо перед ним открытая дверь вела в соседнюю комнату, где как раз в эту минуту появилась женщина, на ходу отшвырнувшая кухонное полотенце. Это была миссис Маккинстри. Рукава на ее красных, но еще красивых руках были засучены, она вытирала пальцы о передник, выставив локти, отдаленно напоминая изготовившегося к бою боксера. Сходство это еще усилилось, когда, вдруг заметив учителя, она, не разжимая кулаков, отпрянула за дверь, словно отброшенная на канат воображаемым противником.