— Нет, я не буду рвать. Я только поношу ее.
— Фу! — сказала Патси. — Мальчики не носят лент, это только для девочек.
— Я не знаю. — Лицо его величества короля омрачилось печалью.
— Кому это нужно ленту? Что, вы хотите играть в лошадки, ребятки? — спросила жена комиссионера, выходя на веранду.
— Тоби просит мой кушак, — объяснила Патси.
— Я не знаю, — проговорил его величество король поспешно, чувствуя, что одним из этих ужасных «больших» его маленький секрет может быть позорно вырван у него и даже — худшее осквернение — высмеян.
— Хочешь, я дам тебе шутовской колпак? — спросила жена комиссионера. — Иди к нам, Тоби, я покажу тебе.
Шутовской колпак был великолепный — остроконечный, с тремя бубенчиками наверху. Его величество король примерил его на свою царственную голову. У жены комиссионера было лицо, внушавшее невольное доверие детям, и все ее манеры были проникнуты нежностью.
— Это так же хорошо? — сомневался его величество.
— Так же, как что, крошка?
— Как лента?
— Ну, конечно! Пойди и посмотри сам в зеркало.
В голосе звучала полная искренность, идущая навстречу детской потребности наряжаться. Но юные дикари всегда очень чутко воспринимают насмешку. Его величество король подошел к большому зеркалу и увидел в нем свою голову, увенчанную ужасным дурацким колпаком, который его отец разорвал бы в клочки, найдя у себя в кабинете. Он сорвал его с головы и залился слезами.
— Тоби, — серьезно сказала жена комиссионера, — ты не должен давать волю своему характеру. Это нехорошо, и мне очень неприятно видеть тебя в таком состоянии.
Но его величество король рыдал так безутешно, что сердце матери Патси было растрогано. Она посадила ребенка к себе на колени. Очевидно, что дело тут было не в одном капризе.
— Что с тобой, Тоби? Скажи мне. Тебе нездоровится?
Слова и рыдания перемешивались между собой и переходили в всхлипывания, вздохи и неясный лепет. Затем наступил перерыв, и его величество король, после нескольких непонятных звуков, произнес так же маловразумительные слова: «Ступай… вон… грязный… маленький постреленок!»
— Тоби! Что это значит?
— Он так скажет. Я знаю это! Он сказал это, когда увидел маленькое пятнышко на моем переднике. И он опять это скажет и будет еще смеяться, если я приду к нему в этом колпаке.
— Кто скажет это?
— М… мой папа! Я думал, что он позволит мне играть бумагами из большой корзины под его столом, если я надену голубую ленту.
— Какую же голубую ленту, деточка?
— Ту самую, которую носит Патси. Большой голубой бант.
— Что все это значит, Тоби? У тебя что-то неладно в голове. Расскажи мне все по порядку, и, может быть, я помогу тебе.
— Ничего особенного, — просопел его величество, желая сохранить остатки своего мужского достоинства и поднимая голову с материнской груди, на которой она покоилась. — Я только думал, что вы любите Патси за то, что она носит голубую ленту, и хотел надеть ленту, чтобы и мой папа любил меня.
Тайна была открыта, и его величество король снова заливался горькими слезами, невзирая на нежные ласки и слова утешения.
Шумный приход Патси прервал эту сцену.
— Иди скорее, Тоби! Там ящерица в саду, и я велела Чимо караулить ее, пока мы придем. Мы ударим ее этой палкой, и хвостик будет дергаться, дергаться, потом отпадет. Идем! Я не буду ждать!
— Иду, — сказал его величество король, слезая с колен жены комиссионера после торопливого поцелуя.
Через две минуты хвостик ящерицы вертелся на полу веранды, дети с серьезными лицами подхлестывали его прутиками, чтобы сохранить в нем жизнь и чтобы он и еще повертелся, потому что ведь ящерице от этого не больно.
Жена комиссионера стояла в дверях и наблюдала. «Бедный, маленький птенчик! Голубой кушак… И моя ненаглядная, дорогая Патси! Даже лучшие из нас, с любовью относящиеся к ним, часто не представляют себе, что происходит в их хаотических головках».
И она ушла в комнаты, чтобы приготовить чай для его величества короля.
«Их души развиваются быстро в этом климате, — продолжала она свои размышления. — Хотелось бы мне внушить это м-с Аустель. Бедный мальчуган!»
Не оставляя намерения повлиять на м-с Аустель, жена комиссионера пошла к ней и долго с любовью говорила о детях вообще, и о его величестве короле в особенности.
— Он в руках гувернантки, — сказала м-с Аустель тоном, в котором не чувствовалось никакого интереса к предмету разговора.