…Я ехал по России вместе с Галей,куда-то к морю в «Москвиче» спешаот всех печалей… Осень русских далейпообок золотела все усталей,листами под покрышками шурша,и отдыхала за рулем душа.Дыша степным, березовым, соснистым,в меня швырнув немыслимый массив,на скорости за семьдесят, со свистом,Россия обтекала наш «Москвич».Россия что-то высказать хотелаи что-то понимала, как никто.Она «Москвич» вжимала в свое телои втягивала в самое нутро.И, видимо, с какою-то задумкой,скрывающей до срока свою суть,мне подсказал сразу же за Тулойна Ясную Поляну повернуть.И вот в усадьбу, дышащую ветхо,вошли мы, дети атомного века,спешащие, в нейлоновых плащах,и замерли, внезапно оплошав.И, ходоков за правдою потомки,мы ощутили вдруг в минуту тувсе те же, те же на плечах котомкии тех же ног разбитых босоту.Немому повинуясь повеленью,закатом сквозь листву просквожены,вступили мы в тенистую аллеюпо имени «Аллея Тишины».И эта золотая просквоженность,не удаляясь от людских недоль,снимала суету, как прокаженность,и, не снимая, возвышала боль.Боль, возвышаясь, делалась прекрасной,в себе соединив покой и страсть,и дух казался силою всевластной,но возникал в душе вопрос бесстрастныйи так ли уж всевластна эта власть?Добились ли каких-то измененийвсе те, кому от нас такой почет,чей дух обширней наших измерений?Добились? Или все как встарь течет?А между тем – усадьбы той хозяин,невидимый, держал нас на видуи чудился вокруг: то проскользаяседобородым облаком в пруду,то слышался своей походкой крупнойв туманности дымящихся лощин,то часть лица являл в коре огрублой,изрезанной ущельями морщин.Космато его брови прорасталив дремучести бурьянной на лугу,и корни на тропинках проступали,как жилы на его могучем лбу.И, не ветшая, – царственно древнея,верша вершинным шумом колдовство,вокруг вздымались мощные деревья,как мысли неохватные его.Они стремились в облака и недра,шумели все грознее и грозней,и корни их вершин росли из неба,вглубь уходя вершинами корней…Да, ввысь и вглубь – и лишь одновременно!Да, гениальность – выси с глубью связь!..Но сколькие живут все так же бренно,в тени великих мыслей суетясь…Так что ж, напрасно гениям горелосьво имя изменения людей?И, может быть, идей неустарелость —свидетельство бессилия идей?Который год уже прошел, который,а наша чистота, как во хмелю,бросается Наташею Ростовойк лжеопыту – повесе и вралю!И вновь и вновь – Толстому в укоренье —мы забываем, прячась от страстей,что Вронский – он черствее, чем Каренин,в мягкосердечной трусости своей.А сам Толстой? Собой же поколеблен,он своему бессилью не пример, —беспомощно метавшийся, как Левин,в благонаивном тщанье перемен?..
Труд гениев порою их самихпугает результатом подсомненным,но обобщенья каждого из них,как в битве – сантиметр за сантиметром.Пусть имена великие Россиинас всех от опасений оградят.Они Россию заново родилии заново не раз ее родят.Когда и безъязыко, и незрячеона брела сквозь плети, батожье,явился Пушкин просто и прозрачно,как самоосознание ее.Когда она усталыми глазамиискала своих горестей исток, —как осмысленье зревшего сознанья,пришел Толстой, жалеюще жесток,но – руки заложив за ремешок.
Так думал я запутанно, пространно,давно оставив Ясную Полянуи сквозь Россию мчась на «Москвиче»с любимой, тихо спящей на плече.Сгущалась ночь, лишь слабо розовеясьпо краешку… Летели в лоб огни.Гармошки заливались. Рыжий месяцзаваливался пьяно за плетни.Свернув куда-то в сторону с шоссе,затормозил я, разложил сиденья,и мы поплыли с Галей в сновиденьясквозь наважденья звезд – щека к щеке…Мне снился мир без немощных и жирных,без долларов, червонцев и песет,где нет границ, где нет правительств лживых,ракет и дурно пахнущих газет.Мне снился мир, где все так первозданнотопорщится черемухой в росе,набитой соловьями и дроздами,где все народы в братстве и родстве,где нет ни клеветы, ни поруганий,где воздух чист, как утром на реке,где мы живем, навек бессмертны, с Галей,как видим этот сон – щека к щеке…