«Я кулак, — сказал кулак и показал кулак».
«Стакан звякнул, как стакан».
Оказывается, я искал не там, где надо. И когда, с помощью Маршака, удалось разыскать начинающих писать ребят из ротных поваров, водолазов, аспирантов — не мог нарадоваться успеху. Рассчитываю через месяц-два добиться выхода хороших книжек журнала.
…Какое впечатление произвели на наших писателей Ваши отзывы о рукописях для альманаха. Сначала мы думали, что со страху никто ничего больше не даст, но ошиблись — сейчас напечататься в альманахе — вопрос чести, альманаху готовит новую повесть М. Слонимский, новый рассказ — Н. Тихонов, прислал стихи Прокофьев… Фадеев решил отложить роман и написать рассказ. Альманах существует и уже устанавливает качественные уровни, хотя альманаха еще нет. Только бы мы здесь не пороли горячки и сделали все невозможное для привлечения новых людей.
Не браните, дорогой Алексей Максимович, за это не в меру длинное письмо, но я пишу письма редко, а о своей работе почти и не приходится, некому, все заняты.
Крепко благодарю Вас за письмо и крепко жму Вашу руку.
П. Павленко
P. S. Большое спасибо за «Сто лучших рассказов». Я попросил К. Зелинского написать об этой книге обзор, большой, подробный и — поучительный. Если б была бумага, хорошо было бы издать такую книгу на материале русской литературы от Пушкина. Но о таких вещах только мечтать приходится.
П. П.
9. XI.35
Дорогой Алексей Максимович.
Прочел Ваше письмо, и стало стыдно за себя — плохо работаю. Повесть, конечно, черновик, особенно вторая часть ее, которую обязательно надо развернуть шире. Ее несделанность временная. Людей, героев войны, в ней еще нет, потому что мне самому не ясен ход войны, не ясны технологические процессы будущего сражения. Небрежен и язык, как ни стыдно в этом сознаться. Требует капитального ремонта и конструкция повести. Все верно, к сожалению. И, тем не менее, несмотря на множество замечаний, письмо Ваше, Алексей Максимович, я принял, как одобрение теме, и, не смущаясь малыми достижениями в оной, сел за коренную переработку повести.
Не в оправдание скажу — первый раз пишу большую книгу и еще не умею свести концы с концами. А написать надо. Не бранитесь, Алексей Максимович, что я невольно задал Вам хлопотливую работу — прочесть двадцать листов своих хаотических записей.
Самому проверять себя трудно, мнения же литературных товарищей, во-первых, не всегда правдивы, во-вторых, редко имеют ввиду пользу книги.
Большое спасибо за помощь.
Крепко и благодарно жму Вашу руку.
П. Павленко
Ромену Роллану
Декабрь 1936
Дорогой товарищ
Ромен Роллан!
Ваше письмо чрезвычайно радостно для меня. Можно говорить много и долго, чем и почему оно радостно, но этим лишь уменьшаешь самое удовольствие радости, а мне этого не хочется.
Если мне удалось написать книгу, которая — хотя бы в одну десятитысячную долю — отразила необыкновенный расцвет наш и быстроту нашего роста, шторм, бурю движения миллионов, то значит — годы не пропали даром, и я радуюсь книге, как хорошо прожитым дням.
Ваше письмо сообщает моей радости много творческой лирики, той, которая лучше, непосредственнее и полнее всего переживается за рабочим столом.
Так я и сделал. Я прочел Ваше письмо и сел за работу над новой книгой. Она будет о любви.
Хочется написать простую и чистую, если хотите, будничную любовь двух советских людей. Любовь без убийств, без интриг, без ревности и мучений, безо всего, что позволяет романисту наращивать эффекты повествования на лаконическую правду самого события.
Не знаю, как это получится, но знаю одно — писать ее буду с азартом.
Я начал эту новую работу в день получения Вашего письма и под влиянием той творческой радости, которую дало мне письмо.
У Вас легкая рука, как говорят у нас.
Я жму ее крепко и растроганно, Вашу руку.
Ваш П. Павленко
А. С. Макаренко
24. XI. [36]
Уважаемый Антон Семенович!
Прочел я начало Вашей «Книги для родителей» и пишу Вам сразу в две руки, как редактор и как читатель. Можно говорить правду?