Три скульптора
Голубкина, Мухина, Лебедева —запасник вас все-таки спас.Как жалко, что больше не лепите вы,что умерли руки у вас.
Пустынная летняя выставка,сказав мне: «Постой… Не спеши…» —какую-то искорку высеклаиз окаменевшей души.
И что-то в ней торкнулось, дрогнуло, —в запаснике спрятанный стыди чувство искусства, как Родины,которая лжи не простит.
Забылись все мелкие сволочи.Лепя из осколков мой дух,мерцали, как складень трехстворчатый,три фото ушедших старух.
Душа моя, в стольком повинная,бесчувственной быть перестав,вновь делалась мягкою глиноюв невидимых женских перстах.
В нас проблески самые скудныеесть признак, что свет не погас.Все женщины, в сущности, скульпторы,которые лепят всех нас.
Все женщины входят вневременнов искусство особым путем.Вдвойне они сразу беременны:искусством и просто дитем.
Есть подвиг – при девичьей статностис нетронутым детским лицомвидение собственной старостипророчески высечь резцом.
Есть подвиг – при женственной прелести,как сивку, себя укататьи в скулах железного ФеликсаРоссии судьбу угадать.
Кто сдался в искусстве, кто скурвился…Мы ходим по залам, молчим.Три женщины русских – три скульпторасурово глядят на мужчин.
Неразделенная любовь
И. Кваше, исполнителю роли Сирано де Бержерака в спектакле театра «Современник»
Любовь неразделенная страшна,но тем, кому весь мир лишь биржа, драка,любовь неразделенная смешна,как профиль Сирано де Бержерака.Один мой деловитый соплеменниксказал жене в театре «Современник»:«Ну что ты в Сирано своем нашла?Вот дурень! Я, к примеру, никогда бытак не страдал из-за какой-то бабы…Другую бы нашел — и все дела».
В затравленных глазах его женызабито проглянуло что-то вдовье.Из мужа перло — аж трещали швы! —смертельное духовное здоровье.О, сколько их, таких здоровяков,страдающих отсутствием страданий.Для них есть бабы — нет Прекрасной Дамы.А разве сам я в чем-то не таков?
Зевая, мы играем, как в картишки,в засаленные, стертые страстишки,боясь трагедий, истинных страстей.Наверное, мы с вами просто трусы,когда мы подгоняем наши вкусыпод то, что подоступней, попростей.
Не раз шептал мне внутренний подонокиз грязных подсознательных потемок:«Э, братец, эта – сложный матерьял», —и я трусливо ускользал в несложностьи, может быть, великую возможностьлюбви неразделенной потерял.
Мужчина, разыгравший все умно,расчетом на взаимность обесчещен.О, рыцарство печальных Сирано,ты из мужчин переместилось в женщин.
В любви вы либо рыцарь, либо выне любите. Закон есть непреклонный:в ком дара нет любви неразделенной,в том нету дара божьего любви.
Дай бог познать страданий благодатьи трепет безответный, но прекрасный,и сладость безнадежно ожидать,и счастье глупой верности несчастной.
И тянущийся тайно к мятежупротив своей души оледененной,в полулюбви запутавшись, брожус тоскою о любви неразделенной.
Умирающий Блок
Когда Блок умирал, те, кто оскорблял его за то, что он принял революцию, присылали лекарства и давали советы, как его лечить.
И когда шелестели:«Он отходит… Он плох», —то привстал на постелиумирающий Блок.
Он стоял, как на плахе,напрягая кадык,в смертной белой рубахе,на коленях худых.
Обострившийся профильи мятущийся дух,будто что-то он проклял —лишь не высказал вслух.
И, ощерясь клыкастона жалеющий писк,стал швырять он лекарствапрямо об стену — вдрызг!