— Ничего нет! — крикнул он, чуть отпустив цепочку замка. — Уходите! — Он захлопнул дверь, но колокольчик зазвонил снова. — Уходите! — крикнул он в сердцах и пошел к себе в приемную. Но едва он успел опуститься на стул, как колокольчик зазвонил в третий раз. Закипая от гнева, он кинулся назад, распахнул дверь.
— Какого…?
— Простите, сэр, нам нужен врач.
В одно мгновенье он уже с приятнейшей профессиональной улыбкой потирал руки. Значит, им все-таки нужен врач, а он хотел прогнать их с порога — первые посетители, которых он ждал с таким нетерпением. Правда, люди эти из самых низов. Мужчина, высокий цыган с гладкими волосами, отошел к лошади. Перед ним стояла невысокая суровая женщина с большой ссадиной у глаза. Голова у нее была повязана желтым шелковым платком, к груди она прижимала младенца, завернутого в красную шаль.
— Входите, сударыня, — любезно произнес доктор Орас Уилкинсон. Уж тут-то диагноз можно поставить безошибочно, — Присядьте на диван, через минуту вам будет лучше.
Он налил из графина воды в блюдце, наложил компресс из корпии на поврежденное место и сделал перевязку secundum artem[32].
— Спасибо, сэр, — сказала женщина, когда он кончил. — Так хорошо теперь и тепло. Да благослови вас бог, доктор. Но пришла-то я не с глазом.
— Не из-за глаза?
Доктор Орас Уилкинсон начинал сомневаться в преимуществе быстрого диагноза. Поразить пациента — вещь, конечно, превосходная, но до сих пор пациенты поражали его.
— Нет, у ребеночка вот сыпь.
Она отвернула шаль и показала крохотную темноволосую черноглазую девочку. Ее смуглое горячее личико обметала темно-красная сыпь. Ребенок, хрипло посапывая, смотрел на доктора слипающимися со сна глазенками.
— М-да! Верно, сыпь… и порядочно высыпало.
— Я пришла показать ее вам, чтобы вы могли утвердить.
— Что утвердить?
— Ну, если что случится…
— Вот оно что… Подтвердить, значит.
— Ну, а теперь я, пожалуй, пойду. А то Рубен — это мой муж — спешит.
— Неужели вы не возьмете лекарства для девочки?
— Вы видели ее, значит, все в порядке. Если что случится, я скажу вам.
— Вы должны взять лекарство. Ребенок серьезно болен.
Он спустился в маленькую комнатку, которую приспособил под хирургический кабинет, и приготовил две унции успокаивающей мази в пузырьке. В таких городках, как Саттон, немногие могут позволить себе платить и врачу и фармацевту, и если врач не умеет приготовить лекарство, то ему вряд ли удастся заработать на жизнь.
— Вот лекарство, сударыня. Способ употребления на этикетке. Держите девочку в тепле и не перекармливайте.
— Премного благодарна вам, сэр.
Женщина взяла ребенка в руки и пошла к двери.
— Простите, сударыня, — тревожно сказал доктор, — не кажется ли вам, что неудобно посылать счет на такую небольшую сумму? Лучше, если вы сразу рассчитаетесь со мной.
Цыганка с упреком глянула на него здоровым глазом.
— Вы хотите взять с меня деньги? — спросила она. — Сколько же?
— Ну, скажем, полкроны.
Он назвал сумму небрежно, словно о такой мелочи и говорить всерьез не приходится, но цыганка подняла истошный крик.
— Полкроны? За что?
— Послушайте, дражайшая, почему же вы не обратились к бесплатному врачу, если у вас нет денег?
Неловко согнувшись, чтобы не уронить ребенка, женщина пошарила в карманах.
— Вот семь пенсов, — сказала она наконец, протягивая несколько медяков. — А впридачу дам плетеную скамеечку под ноги.
— Но мне платят полкроны.
Вся его натура, воспитанная на уважении к славной профессии врача, восставала против этой унизительной торговли, но у него не было выхода.
— Да где же я возьму полкроны-то? Хорошо господам, как вы сами: сидите себе в больших домах, едите-пьете, что пожелаете, да еще требуете полкроны. А за что? За то, что скажете «добрый день»? Полкроны на земле не валяются. Денежки-то нам ох как трудно достаются! Семь пенсов, больше у меня нет. Вот вы сказали не перекармливать ее. Куда там перекармливать, кормить не знаю чем.