В современной Лескову критике этот талантливейший рассказ прошел незамеченным. Сын писателя называл «Грабеж» «заразительно-веселой, чисто орловской панорамой», насыщенной «архиорловским бытом» (см. А. Лесков. Жизнь Николая Лескова, М., 1954, стр. 615; Н. С. Лесков, Избранные сочинения, М., 1945, стр. 460).
Печатается по тексту: Н. С. Лесков. Собрание сочинений, том второй, СПб., 1889, стр. 444–467.
Рассказ впервые опубликован в журнале «Русская мысль», 1887, апрель, под названием «Спасение погибавшего»; в том же году и под тем же названием он был включен в издание «Повести и рассказы», кн. I.
В основу рассказа положены действительные события. Сын писателя отмечает, что он «написан со слов бывшего директора Александровского лицея, генерал-лейтенанта Николая Ивановича Миллера, в момент происшествия с рядовым Постниковым — капитана и начальника караула. Дочь Миллера была замужем за бароном А. Э. Штромбергом, жившим на одной лестнице, дверь в дверь, с Лесковым в 1880–1885 годах… В последней, XVII главе рассказа в лице «архиерея» во всех его статьях и чертах подан не иной кто, как прославленнейший иерарх, митрополит московский, Филарет Дроздов (1783–1867)… В письмах, статьях и рассказах Лесков не уставал исповедовать, что не может «чтить» этого бессердечного святителя, который в своем постничестве «одну просфору в день ел, да целым попом закусывал» (Н. С. Лесков. Избранные произведения, том 3, Петрозаводск, 1952, стр. 326, 327). Аналогичные указания на достоверность рассказа есть также в книге Д. Кобеко «Императорский Царскосельский лицей», СПб., 1911, стр. 455, и в воспоминаниях С. Уманца, причем последний к приведенной выше характеристике Филарета Дроздова прибавляет несколько колоритных штрихов, показывающих, насколько точен и меток был Лесков при изображении этого лица. О Филарете Дроздове Уманец пишет: «Говорил он очень тихо, почти шептал (этот шепот очень удачно называл Н. С. Лесков «тихоструй»), но не от слабости голоса, а нарочно, с расчетом, желая произвести впечатление вконец изнуренного постом и молитвой. Говорю так потому, что при мне он довольно-таки громко покрикивал на келейника и забывал о своем «тихоструе» (С. Уманец. Мозаика (из старых записных книжек) — «Исторический вестник», 1912, декабрь, стр. 1056).
В пору подготовки издания «Повести и рассказы», кн. 1, СПб., 1887, в которое вошли «Скоморох Памфалон» и «Человек на часах» (еще под своим первоначальным заглавием), Лесков писал С. Н. Шубинскому: «Указываемые Вами два рассказа: «Кадетский монастырь» и «Скоморох», отдаю в Ваше распоряжение на тех условиях, какие Вы предлагаете… Но я советовал бы присоединить к тем двум еще «Спасение погибавшего» из «Русской мысли», ибо он тоже относится к «праведникам», — не велик, довольно всем нравится и нигде, кроме московского журнала, неизвестен… Мне бы очень хотелось, чтобы все эти добряки собрались вместе…» (ГПБ, Архив С. Н. Шубинского, оп. 1, № 37, л. 99). В критике также подчеркивалась связь между этими произведениями. Автор рецензии, помещенной в журнале «Русская мысль» за 1887 год, отмечал, что одной из отличительных особенностей «Человека на часах» и «Скомороха Памфалона» является в равной мере им присущий христианский гуманизм. Вместе с тем критик указывал на явное противоречие этого гуманизма с духом жестокой николаевской эпохи, изображенной в рассказе. Он писал: «Не лишено, как мы думаем, некоторого значения и напечатание рядом в одной книжке «восточной легенды» и чисто русского рассказа о том, как часовой, оставивши, вопреки «уставу», свой пост, спас утопавшего и получил за то «наказание на теле». Скоморох Памфалон и рядовой Постников поступали совсем не по «регламентам», даже вопреки «регламентам»; оба, «спасая жизнь другому человеку», губили самих себя» («Русская мысль», 1887, сентябрь, «Библиографический отдел», стр. 535). Из другой, столь же положительной, анонимной рецензии на рассказ видно, что сатирически изображенный, но не названный Лесковым по имени «владыка» сразу же был узнан читателями. По мнению автора этой рецензии, рассказ Лескова интересен «еще и в том отношении, что в нем фигурируют кое-какие исторические личности, которые у нас принято идеализировать, но к которым г. Лесков относится трезво и правильно» («Северный вестник», 1887, № 12, отдел «Новые книги», стр. 121).
Печатается по тексту: Н. С. Лесков. Собрание сочинений, том десятый, СПб., 1890, стр. 143–210.
Легенда впервые опубликована в журнале «Исторический вестник», 1887, март; в мае месяце 1887 года перепечатана в томике «Повестей и рассказов» Лескова, изданном Сувориным.
В Институте русской литературы (Пушкинский Дом) хранятся гранки журнального текста «Скомороха Памфалона», испещренные обильной авторской правкой, до одиннадцатой главы включительно. Эти одиннадцать обработанных глав в основном соответствуют журнальному тексту, хотя в них и есть некоторые отличительные особенности. В гранках легенда называется: «Повесть о боголюбезном скоморохе» (это название проставлено вместо зачеркнутого более раннего — «Повесть о великодушном скоморохе»); основные герои здесь имеют еще другие имена: Ермий называется Феодулом, Панфалон — Корнилием, гетера Азелла — Одиллией. Нет здесь также эпиграфа. Гранки в целом значительно отличаются от печатного текста. Сравнение их с печатным текстом показывает, что в процессе дальнейшей работы Лесков обнаружил тенденцию к большим сокращениям первоначального текста произведения. Вследствие этого в печать не попали многие длинноты, которыми отличалось произведение на ранних стадиях его создания. При этом кое-что было удалено без учета контекста, что привело к логическим несообразностям, не замеченным Лесковым. В главе двадцать четвертой после абзаца «— Согласна ли я! — воскликнула Магна» Лесков вычеркнул почти целую страницу, не обратив внимания на то, что в результате такой операции дальнейшее повествование плохо согласуется в деталях. В начале этой главы хозяин публичного дома говорит Магне, указывая на Магистриана: «Вот кому я уступил всякую власть над тобою до утра». И уходит. Через несколько минут после этого Магистриан напутствует Магну, переодетую в его платье: «Смело иди из этого дома! Твой презренный хозяин сам тебя выведет за свои проклятые двери». Владелец Магны мог не узнать ее, переодетую в платье Магистриана; но в таком случае он неизбежно должен был заинтересоваться внезапной переменой решения Магистриана остаться там до утра. Логическая несогласованность этих деталей очевидна. Все дело, оказывается, в том, что в исключенном отрывке (см. гранки) Магистриан говорит хозяину публичного дома: «Я еще пробуду с нею короткое время, и если ни в чем не успею, то я тогда тихо выйду и потом опять возвращусь к ней с диким арабом…» Столь же нелогичной, в результате непродуманного сокращения, оказывается и еще одна фраза в двадцать шестой главе. Приютив бежавшую Магну, Памфалон замечает: «Твой продавец уверен, что вы теперь слилися в объятьях». Ввести поправки в текст в данном случае не представляется возможным, так как тогда пришлось бы восстановить изъятый отрывок целиком, то есть пришлось бы нарушить «авторскую волю».
Из других особенностей гранок, по сравнению с печатным текстом, наиболее существенны следующие. Эпилог «Скомороха Памфалона» в гранках радикально отличается от эпилога, известного по печатному тексту. В печатном тексте после рассказа Памфалона Ермий духовно перерождается, бросает отшельнический образ жизни, отказывается от гордых мыслей о своей исключительности и идет служить людям. В гранках же повествуется о том, как «старец пошел опять через пустыни и дебри к своему столпу… и так простоял он еще, говоря всем: «избирайте лучшее…»