Выбрать главу

И чем дальше, тем больше рукописей она разносит, чем дальше, тем более трафаретными и схематичными становятся ее работы под мужским псевдонимом, она все чаще возвращается к своим ранним рассказам, которые когда-то были написаны другими авторами, и вдруг она начинает проявлять живой интерес к внутренней жизни редакции, и хотя все и знают, что эта дама никогда непосредственной свидетельницей наших редакционных отношений не являлась, в высказываниях ее все-таки появляются малоизвестные подробности, соответствующие реальной действительности. И вдруг становится ясным, что в течение стольких лет она безбожно лгала и что писал все это ее муж. Такое вот явление и называется «женским псевдонимом».

С одним таким экземпляром столкнулась и партия умеренного прогресса в рамках закона — приблизительно так же, как русские революционеры с попом Гапоном. Но, чтоб никто не сомневался, кого касается эта глава, я должен заявить, что эта глава ни в коей мере не касается Йожи Кратохвиловой.

Чашка черного кофе

Захватывающая драма кабаре партии умеренного прогресса в рамках закона

Кафе. Входит капуцин и садится за столик. Ждет минуты три, но никто не появляется. Капуцин смотрит на часы и восклицает, оборачиваясь в сторону кухни.

Капуцин

Что, кофе чашечку нельзя ли? Здесь не торопятся… А я устал слегка… Ау! Да чтобы не бурды мне дали, а крепкого, без молока, и, если можно, побыстрей!

Проходит еще минута.

Нет, этак дело не пойдет, ей-ей. Сижу, в мозгу греховное роится: с панели, что естественно вполне, того гляди, сюда впорхнет девица — прости, о господи, что мне сия растленность общества известна! Но я-то сам, признаться честно, пока лишь кофе черного хочу, а что потом — секрет мой. Тсс… Молчу… Ау! Нельзя ли поживей?

После паузы.

Нет, этак дело не пойдет, ей-ей. А впрочем, жду: терпенье — добродетель. Ведь как бы истинный христианин ответил, вдруг получив по морде или в ухо, едва очухавшись? «Мерси, я очень рад, но ты в долгу передо мною, брат: с тебя еще вторая оплеуха!..» Нет, просто ужас: не идут. Торчу здесь десять уж минут, мое недоумение безмерно.

(Подойдя к дверям кухни.)

Я кофе, кажется, просил!

(Снова садится.)

Глас вопиющего в пустыне. Фу, как скверно. И эту жажду вынести нет сил… Однако участь божьих слуг такая, что, есть хотим мы или пить, бурды ли, кофе ли алкая, вовсю не подобает нам вопить. Навстречу испытаньям и обидам идти обязан я с блаженным видом.

(Кричит.)

Где кофе?! Уф, нет моченьки моей… Так дело не пойдет, ей-ей!

Тишина.

Не чешутся. Уснули… Но не клином на сей кофейне свет сошелся весь! Пойду в соседнюю: с монахом-капуцином там обойдутся вежливей, чем здесь.

(Отодвигает стул и выходит из кафе.)

Вскоре появляется заспанный официант.

Официант

Гляди-ка ты, на миг всего вздремнул, А тут уж кто-то отодвинул стул. Кому-то, знать, чего-то было надо, но гость меня не кликнул, вот досада. Э, сдвинут с места даже стол! Да, кто-то был, потом ушел, теперь вот убирать за ним изволь-ка — беда с такими, да и только. Хм, то-то видел я во сне, что кто-то все взывал, взывал ко мне, талдычил, что какое-то там дело куда-то не пойдет и ждать, мол, надоело… Вот жизнь! Тьфу, издевательство какое! Знай надрывайся, что твой вол, ни выручки, ни двух минут покоя: придут, рассядутся, своротят набок стол, за ними убирать изволь-ка — беда официанту, да и только!.. Пойти поближе к печке и соснуть. Коль кто придет, услышу как-нибудь.