- Что же, по-твоему, надо для этого сделать?
- А вот что: первым делом уничтожьте всяческий паразитизм: паразитизм священника, паразитизм судьи, паразитизм солдата. Затем употребите с пользой ваши богатства; теперь вы спускаете туки в сточную канаву, внесите их в борозду. Три четверти наших земель не возделаны, подымите целину во всей Франции, используйте пустые пастбища; поделите все общинные земли. Пусть каждый человек получит землю, пусть каждый клочок земли получит хозяина. Этим вы повысите общественное производство во сто крат. Франция в наше время может дать крестьянину мясо лишь четыре раза в год; возделав все свои поля, она накормит триста миллионов человек - всю Европу. Сумейте использовать природу, великую помощницу, которой вы ныне пренебрегаете. Заставьте работать на себя даже легчайшее дуновенье ветра, все водопады, все магнетические токи. Наш земной шар изрезан сетью подземных артерий, в них происходит чудесное обращение воды, масла, огня; вскройте же эти жилы земные, и пусть оттуда для ваших водоемов потечет вода, потечет масло для ваших ламп, огонь для ваших очагов. Поразмыслите над игрой морских волн, над приливами и отливами, над непрестанным движением моря. Что такое океан? Необъятная, но впустую пропадающая сила. Как же глупа наша земля! До сих пор она не научилась пользоваться мощью океана!
- Ты весь во власти мечты.
- Но ведь это всецело в пределах реального.
И Говэн добавил:
- А женщина? Какую вы ей отводите роль?
- Ту, что ей свойственна, - ответил Симурдэн. - Роль служанки мужчины.
- Согласен. Но при одном условии.
- Каком?
- Пусть тогда и мужчина будет слугой женщины.
- Что ты говоришь? - воскликнул Симурдэн. - Мужчина- слуга женщины! Да никогда! Мужчина - господин. Я признаю лишь одну самодержавную власть - власть мужчины у домашнего очага. Мужчина у себя дома король.
- Согласен. Но при одном условии.
- Каком?
- Пусть тогда и женщина будет королевой в своей семье.
- Иными словами, ты требуешь для мужчины и для женщины...
- Равенства.
- Равенства? Что ты говоришь! Два таких различных существа...
- Я сказал «равенство». Я не сказал «тождество».
Вновь воцарилось молчание, словно два эти ума, метавшие друг в друга молнии, на минуту заключили перемирие. Симурдэн нарушил его первым.
- А ребенок? Кому ты отдашь ребенка?
- Сначала отцу, от которого он зачат, потом матери, которая произвела его на свет, потом учителю, который его воспитает, потом городу, который сделает из него мужа, потом родине - высшей из матерей, потом человечеству - великому родителю.
- Ты ничего не говоришь о боге.
- Каждая из этих ступеней: отец, мать, учитель, город, родина, человечество, - все они - ступени лестницы, ведущей к богу.
Симурдэн молчал, а Говэн говорил:
- Когда человек достигнет верхней ступени лестницы, он придет к богу. Бог отверзнет перед ним врата, и человек смело войдет в них.
Симурдэн махнул рукой, словно желая предостеречь друга.
- Говэн, вернись на землю. Мы хотим осуществить возможное.
- Берегитесь, как бы возможное не стало невозможным.
- Возможное всегда осуществимо.
- Нет, не всегда. Если грубо отшвырнуть утопию, ее можно убить. Есть ли что-нибудь более хрупкое, чем яйцо?
- Но и утопию нужно сначала обуздать, возложить на нее ярмо действительности и ввести в рамки реального. Абстрактная идея должна превратиться в идею конкретную; пусть она потеряет в красоте, зато приобретет в полезности; пусть она будет не столь широкой, зато станет вернее. Необходимо, чтобы право легло в основу закона, и когда право становится законом, он становится абсолютом. Вот что я называю возможным.
- Возможное гораздо шире.
- Ну, вот ты снова начал мечтать.
- Возможное - это таинственная птица, витающая над нами.
- Значит, нужно ее поймать.
- Но только живую.
Говэн продолжал:
- Моя мысль проста: всегда вперед. Если бы бог хотел, чтобы человек пятился назад, он поместил бы ему глаза на затылке. Так будем же всегда смотреть в сторону зари, расцвета, рождения. Падение отгнившего поощряет то, что начинает жить. Треск старого рухнувшего дуба - призыв к молодому деревцу. Пусть каждый век свершит свое деяние, ныне гражданское, завтра просто человеческое. Ныне стоит вопрос о праве, завтра встанет вопрос о заработной плате. Слова «заработная плата» и «право» в конечном счете означают одно и то же. Жизнь человека должна быть оплачена; давая человеку жизнь, бог берет на себя обязательство перед ним; право - это прирожденная плата; заработная плата - это приобретенное право.
Говэн говорил сосредоточенно и строго, как пророк. Симурдэн слушал. Они поменялись ролями, и теперь, казалось, ученик стал учителем.
Симурдэн прошептал:
- Уж очень ты скор.
- Что поделаешь! Приходится поторапливаться, - с улыбкой ответил Говэн. - Учитель, вот в чем разница между нашими двумя утопиями. Вы хотите обязательной для всех казармы, я хочу - школы. Вы мечтаете о человеке-солдате, я мечтаю о человеке-гражданине. Вы хотите, чтобы человек был грозен, а я хочу, чтобы он был мыслителем. Вы основываете республику меча, я хотел бы основать...
Он помолчал.
- Я хотел бы основать республику духа.
Симурдэн потупился и, глядя на черные плиты пола, спросил:
- А пока что ты хочешь?
- Того, что есть.
- Следовательно, ты оправдываешь настоящий момент?
- Да.
- Почему?
- Потому что это гроза. А гроза всегда знает, что делает. Сжигая один дуб, она оздоравливает весь лес. Цивилизация была покрыта гнойными, заразными язвами; великий ветер несет ей исцеление. Возможно, он не особенно церемонится. Но может ли он действовать иначе? Ведь слишком много надо вымести грязи. Зная, как ужасны миазмы, я понимаю ярость урагана. А впрочем, что мне бури, когда у меня есть компас! Что мне бояться страшных событий, раз моя совесть спокойна!
И он добавил низким торжественным голосом:
- Есть некто, чьей воле нельзя чинить препятствия.
- Кто же это? - спросил Симурдэн.
Говэн указал пальцем ввысь. Симурдэн проследил взглядом его движение, и ему почудилось, что сквозь каменные своды темницы он прозревает звездное небо.
Они снова замолчали.
Наконец, Симурдэн сказал:
- Ты чересчур возвышаешь человеческое общество. Я уже говорил тебе, - это невозможно, это мечта.
- Это цель. А иначе зачем людям общество? Живите в природе. Будьте дикарями. Таити, на ваш взгляд, рай. Но только в этом раю нет места для мысли. А по мне куда лучше мыслящий ад, нежели безмозглый рай. Да нет, причем здесь ад! Будем людьми, обществом людей. Возвысимся над природой. Именно так. Если человек ничего не привносит в природу, зачем же выходить из ее лона? Удовлетворитесь тогда работой, как муравьи, и медом, как пчелы. Будьте рабочей пчелой, а не мыслящей владычицей улья. Если вы привносите хоть что-то в природу, вы тем самым возвышаетесь над ней; привносить - значит увеличивать; увеличивать - значит расти. Общество - та же природа, но природа улучшенная. Я хочу того, чего нет у пчел в улье, чего нет у муравьев в муравейнике: мне нужны памятники зодчества, искусство, поэзия, герои, гении. Вечно гнуть спину под бременем тяжкой ноши - неужели таков человеческий закон? Нет, нет и нет, довольно париев, довольно рабов, довольно каторжников, довольно отверженных! Я хочу, чтобы все в человеке стало символом цивилизации и образцом прогресса; для ума я хочу свободы, для сердца - равенства, для души - братства. Нет! прочь ярмо! Человек создан не для того, чтобы влачить цепи, а чтобы раскинуть крылья. Пусть сгинут люди-ужи. Я хочу, чтобы куколка стала бабочкой, хочу, чтобы червь превратился в живой крылатый цветок и вспорхнул ввысь. Я хочу...
Он остановился. Глаза его блестели. Губы беззвучно шевелились.
Дверь темницы так и не закрыли. Какие-то невнятные шумы проникали снаружи в подземелье. Слышалось далекое пение рожков, очевидно играли зорю; потом раздался стук прикладов о землю, - это сменился караул; потом возле башни, сколько можно было судить из темницы, послышалось какое-то движение, словно перетаскивали и сваливали доски и бревна; раздались глухие и прерывистые удары, - должно быть, перестук молотков.