Виктор Гюго
Собрание сочинений
Том 7
Отверженные. (5) Жан Вальжан
Содержание
· ЧАСТЬ V. «ЖАН ВАЛЬЖАН»
Книга первая. Война в четырех стенах
Глава первая. Харибда предместья Сент-Антуан и Сцилла предместья Тампль
Глава вторая. Что делать в бездне, если не беседовать?
Глава третья. Чем светлее, тем мрачнее
Глава четвертая. Пятью меньше, одним больше
Глава пятая. Какой горизонт открывается с высоты баррикады
Глава шестая. Мариус угрюм, Жавер лаконичен
Глава седьмая. Положение осложняется
Глава восьмая. Артиллеристы дают понять, что с ними шутки плохи
Глава девятая. На что могут пригодиться старый талант браконьера и меткость в стрельбе, повлиявшие на приговор 1796 года
Глава десятая. Заря
Глава одиннадцатая. Ружье, которое бьет без промаха, но никого не убивает
Глава двенадцатая. Беспорядок на службе порядка
Глава тринадцатая. Проблески надежды гаснут
Глава четырнадцатая, из которой читатель узнает имя возлюбленной Анжольраса
Глава пятнадцатая. Вылазка Гавроша
Глава шестнадцатая. Как брат может стать отцом
Глава семнадцатая. Mortuus pater filium moriturum expectat
Глава восемнадцатая. Хищник становится жертвой
Глава девятнадцатая. Жан Вальжан мстит
Глава двадцатая. Мертвые правы, и живые не виноваты
Глава двадцать первая. Герои
Глава двадцать вторая. Шаг за шагом
Глава двадцать третья. Голодный Орест и пьяный Пилад
Глава двадцать четвертая. Пленник
Книга вторая. Утроба Левиафана
Глава первая. Земля, истощенная морем
Глава вторая. Древняя история клоаки
Глава третья. Брюнзо
Глава четвертая. Подробности, доселе неизвестные
Глава пятая. Прогресс в настоящем
Глава шестая. Прогресс в будущем
Книга третья. Грязь, побежденная силой духа
Глава первая. Клоака и ее неожиданности
Глава вторая. Пояснение
Глава третья. Человек, которого выслеживают
Глава четвертая. Он тоже несет свой крест
Глава пятая. Песок коварен, как женщина: чем он приманчивей, тем опасней
Глава шестая. Провал
Глава седьмая. Порою терпят крушение там, где надеются пристать к берегу
Глава восьмая. Лоскут от разорванного сюртука
Глава девятая. Человек, знающий толк в таких делах, принимает Мариуса за мертвеца
Глава десятая. Возвращение блудного сына
Глава одиннадцатая. Потрясение незыблемых основ
Глава двенадцатая. Дед
Книга четвертая. Жавер сбился с пути
Книга пятая. Дед и внук
Глава первая. Читатель снова видит дерево с цинковым кольцом
Глава вторая. После войны гражданской Мариус готовится к воине домашней
Глава третья. Мариус идет на приступ
Глава четвертая. Мадмуазель Жильнорман примиряется с тем, что Фошлеван вошел с пакетом под мышкой
Глава пятая. Лучше поместить капитал в лесу, чем у нотариуса
Глава шестая. Оба старика, каждый на свои лад, прилагают все старания, чтобы Козетта была счастлива
Глава седьмая. Обрывки страшных снов вперемежку со счастливой явью
Глава восьмая. Два человека, которых невозможно разыскать
Книга шестая. Бессонная ночь
Глава первая. 16 февраля 1833 года
Глава вторая. У Жана Вальжана рука все еще на перевязи
Глава третья. Неразлучный
Глава четвертая. Immortale jecur
Книга седьмая. Последний глоток из чаши страдания
Глава первая. Седьмой круг и восьмое небо
Глава вторая. Какие неясности могут таиться в разоблачении
Книга восьмая. Сумерки сгущаются
Глава первая. Комната в нижнем этаже
Глава вторая. Еще несколько шагов назад
Глава третья. Они вспоминают сад на улице Плюме
Глава четвертая. Притяжение и отталкивание
Книга девятая. Непроглядный мрак, ослепительная заря
Глава первая. Будьте милосердны к несчастным, будьте снисходительны к счастливым!
Глава вторая. Последние вспышки светильника, в котором иссякло масло
Глава третья. Перо кажется слишком тяжелым тому, кто поднимал телегу Фошлевана
Глава четвертая. Ушат грязи, который мог лишь обелить
Глава пятая. Ночь, за которой брезжит день
Глава шестая. Трава скрывает, дождь смывает
ЧАСТЬ V. «ЖАН ВАЛЬЖАН»
Книга первая. Война в четырех стенах
Глава первая. Харибда предместья Сент-Антуан и Сцилла предместья Тампль
Две наиболее замечательные баррикады, которые может отметить исследователь социальных бурь, не принадлежат к тому времени, когда происходят события этой книги. Обе эти баррикады, бывшие каждая в своем роде символом грозной эпохи, выросли из земли во время рокового июньского восстания 1848 года - величайшей из всех уличных войн, какие только видела история.
Случается иногда, что чернь, великая бунтовщица, восстает даже против высоких принципов, против свободы, равенства и братства, против избирательного права, против верховной власти народа, восстает из бездны своего отчаяния, своих бедствий, разочарований, тревог, лишений, смрада, невежества, темноты; случается, что толпа объявляет войну народу.
Оборванцы нападают на общественное право, охлократия ополчается против демоса.
Это мрачные дни, ибо даже в таком безумии всегда есть известная доля справедливости, такая дуэль похожа на самоубийство, а слова якобы оскорбительные - оборванцы, чернь, охлократия, простонародье - доказывают, увы, скорее вину тех, кто господствует, чем тех, кто страдает: скорее вину привилегированных, чем вину обездоленных.
Что до меня, я произношу эти слова с болью и уважением, ибо если философия углубится в события, которым эти слова соответствуют, она нередко найдет там великое наряду с ничтожным. В Афинах была охлократия, гезы создали Голландию, плебеи много раз спасали Рим, а чернь следовала за Иисусом.
Кто из мыслителей порою не задумывался над величием социального дна!
Именно об этой черни, о всех этих бедняках, бродягах, отверженных, из которых вышли апостолы и мученики, думал, вероятно, блаженный Иероним, когда произнес свое загадочное изречение: Fex urbis, lex orbis301
Возмущение толпы, страдающей и обливающейся кровью, ее бессмысленный бунт против жизненно необходимых для нее же принципов, ее беззакония ведут к государственному перевороту и должны быть подавлены. Честный человек идет на это и, именно из любви к толпе, вступает с ней в борьбу. Но как он сочувствует ей, хотя и выступает против! Как уважает ее, хотя и дает ей отпор! Это один из редких случаев, когда, поступая справедливо, мы испытываем смущение и словно не решаемся довести дело до конца; мы упорствуем - это необходимо, но удовлетворенная совесть печальна; мы выполняем свой долг, а сердце щемит в груди.
Поспешим оговориться, - июнь 1848 года был событием исключительным, почти не поддающимся классификации в философии истории. Все слова, сказанные выше, надо взять обратно, когда речь идет об этом неслыханном мятеже, в котором сказалась священная ярость тружеников, взывающих о своих правах. Пришлось подавить мятеж, того требовал долг, так как мятеж угрожал Республике. Но что же в сущности представлял собою июнь 1848 года? Восстание народа против самого себя.
То, что относится к основному сюжету, нельзя считать отступлением; поэтому да будет нам дозволено ненадолго остановить внимание читателя на двух единственных в своем роде баррикадах, только что упомянутых нами и особенно характерных для восстания.